Макс Мах - Пилот ракетоносца [litres]

– Не знаете, что выбрать? – спросил каперанг Мерк, наблюдая за тем, как Эрик аккуратно, не торопясь, но вдумчиво исследует выставленные на десертный столик сыры.

– Не знаю, – признал Эрик. – Не привелось как-то ознакомиться со всем списком. Приходится делать выбор на основании внешних проявлений. Цвет, консистенция, фактура… Запах, наконец. Но ведь главное – вкус, не так ли?

– Замысловато, – усмехнулся каперанг, по-видимому, вполне оценив как форму, так и содержание высказанных Эриком мыслей. – Я вас, лейтенант, не подкалываю. Просто стало интересно. Никак не могу понять, откуда вы, в смысле из какой происходите среды?

Хороший вопрос. Как раз из тех, на которые Эрик не любит отвечать. Но делать нечего, придется ответить.

– Видите ли, господин капитан, – начал он осторожно, – когда-то, еще на Старой Земле, существовало такое определение «люмпен-пролетариат» [35] Люмпен ( нем . Lumpen – лохмотья), люмпен-пролетариат – термин, введённый Карлом Марксом для обозначения низших слоёв пролетариата. Позднее люмпенами стали называться все деклассированные слои населения (бродяги, нищие, уголовные элементы и другие асоциальные личности). . Или еще более точно – «деклассированный элемент». Оба эти понятия наилучшим образом характеризуют ту среду, из которой я вышел.

– Я случайно знаком с этими терминами, – кивнул каперанг, – но не думаю, что они известны большинству наших коллег. Согласитесь, лейтенант, социология, тем более историческая социология – не наш профиль.

– Тогда используем привычные понятия, – согласился Эрик. – Бродяги, нищие, уголовники и беженцы…

– И тем не менее вы здесь.

– Да, вот такой поворот колеса Фортуны.

– Любопытно, – усмехнулся каперанг. – Выпьете со мной?

Первым побуждением было согласиться. Но притворяться своим в доску показалось глупо. Лучше оставаться самим собой.

– С удовольствием, – кивнул Эрик. – Чашку кофе.

– Не пьете алкоголь?

– Почему же, – пожал плечами Эрик, – пью, но не люблю.

– А кофе, значит, любите… – продолжал допытываться каперанг. [36] O Fortuna – средневековое латинское вагантское стихотворение, написанное в начале XIII века, часть коллекции, известной как Carmina Burana . Это жалоба на судьбу и на Фортуну, олицетворение удачи в древнеримской мифологии.

– Успел распробовать.

– Что ж, пейте кофе, лейтенант, а я возьму виски. Мне алкоголь нравится.

Подсели к барной стойке, сделали заказ. Каперанг закурил, Эрик смотрел на него выжидающе, но не более того. Давалось это ему не без труда, но практика давала себя знать. С каждым разом противостоять напору чужого любопытства становилось все проще.

– Кстати, – пыхнул сигаретой каперанг, – за что вас наградили Военным крестом?

Что ж, вопрос закономерный, но контрразведка рекомендовала лишнего не говорить. Никому.

– Извините, господин капитан, но это засекречено.

– Вот как? Любопытно! Ну, а чем вас собираются наградить теперь?

Все постояльцы гостиницы знали, чего ожидать от приема в императорском дворце. Ждали совершенно определенных наград, и, разумеется, знали, за что. Все, но только не Эрик. То есть он понимал, конечно, за что. Не так уж много он совершил подвигов, чтобы гадать, за какой именно его пригласили на прием в императорском дворце. Но вот в чем конкретно будет состоять его награда, не знал пока никто за пределами узкого круга посвященных в это лиц. И Эрик в их число не входил.

– Не знаю. – Эрик сказал правду, но каперанг ему, естественно, не поверил, потому что так не бывает.

Не может быть, как говорится, потому что не может быть никогда.

– Как такое возможно?!

– Сам теряюсь в догадках, – пожал плечами Эрик.

– Но вы хотя бы знаете, за что? – прищурился каперанг.

– Знаю, – подтвердил Эрик, – но мне настоятельно рекомендовали не распространяться…

Звучало по-идиотски. Выглядело еще хуже. Но Эрик не имел возможности что-либо изменить. За него решали люди, облеченные большой властью. В конце концов, последнее слово в его истории оставалось за самим государем-императором…

Любопытно, что, направляясь в императорский дворец, Эрик совершенно не волновался. Доводы разума в данном случае оказались сильнее чувств. Ему нечего было ждать от императора, поскольку все, что можно, он уже получил – орден, офицерское звание, жизнь, о которой всего лишь год назад он не мог и мечтать, – но и бояться ему тоже было нечего. Для того, чтобы наказать – чем бы ни было вызвано это желание, – не имело смысла тащить Эрика во дворец. Не того полета птица, чтобы его взялся наказывать сам император.

Волновались другие. Эрик видел это по их глазам, даже если все эти офицеры умело демонстрировали типичную для их профессии собранность и выдержку. Они нервничали, и Эрик угадывал причину их напряжения. Для всех них встреча с императором означала новый рывок в их и без того блестящей карьере. Взлет, невероятную удачу, шанс на продолжение банкета . Для них, но не для него. По мнению Эрика, его присутствие на приеме являлось результатом простого недоразумения. Кто-то сваял ролик об атаке ракетоносцев на вражеские корабли. Побуждения творца были неочевидны, но в любом случае к Эрику они никакого отношения не имели. Впрочем, свое дело автор сделал. Фильм пошел гулять по сетям и попался на глаза императору. Наверное, что-то в этом пятнадцатиминутном рассказе самодержца все-таки зацепило, – возможно, драматизм ситуации, или сам результат атаки, – и он захотел посмотреть на того, кто все это провернул на самом деле. Должно ли это быть для Эрика предметом гордости? Скорее всего, нет. Он ведь не экзотическое животное, и не урод из паноптикума, чтобы показывать его любопытным императорам! Тем не менее и демонстрировать свое отношение к происходящему он себе позволить не мог. Эрик знал порядок и умел сдерживать неуместные порывы.

Он терпеливо сидел в кресле в небольшой боковой комнате, примыкающей к малой приемной императора, и ждал своей очереди. Вызванные распорядителем офицеры поднимались со своих мест и один за другим исчезали за приоткрывавшимися буквально на мгновение дверями. Две-три минуты, в редком случае – пять, и к императору приглашали следующего счастливца. Впрочем, как ни коротки были отрезки времени, предназначенные для каждого из награжденных, для одиннадцатого по счету – им, как и следовало ожидать, оказался именно Эрик – время тянулось гораздо медленнее. И объективно, и, разумеется, субъективно. К счастью, Эрик умел ждать и был терпелив. Когда примерно через час он остался в комнате один – награжденные сюда уже не возвращались, – он все еще был спокоен и готов к встрече с императором. К чему он не был готов, так это к встрече с судьбой.