Михаил Баковец - Джинния

- Русские? – недоверчиво на неплохом индейском протянул трактирщик или торговец (чёрт его знает, с кем я тут беседы веду). – Вас здесь никогда не было… и что-то твоя скво не похожа на тебя, на местную краснокожую больше смахивает, чем на честного европейца.

- В России много национальностей, не только белые. Так что там по моему делу или так и станешь махать пистолетом перед носом?

Собеседник хмыкнул, прижал большим пальцем «собачку» снял капсуль и поставил курок в безопасное положение.

- Ну, показывай свой товар, - произнёс он голосом известного игрового персонажа из тематики апокалипсиса, даже фраза почти ничем не отличалась.

- Вот хаба… товар в смысле. Волчьи шкуры сырые, промороженные. Все чистенькие, без единой дырочки, - я с облечением снял с плеча тугой свёрток со шкурами и положил на полку напротив окошка. – Ещё винтовку капсюльную хочу продать, хорошую.

- Это ещё смотреть нужно, насколько она хороша, - буркнул торгаш. – За шкуры двадцать франков даю и мне плевать на их состояние. Хоть скальпы, хоть шкуры – двадцать франков и не су больше.

И кто мне подскажет, сколько это – двадцать франков? Много? Мало?

- Здесь десять штук, - хлопнул я по тючку.

- На улице под притолоку у порога повесь, потом ими займутся. Ружьё показывай.

Я положил на полку «капсюльку», замком к окошку.

- Откуда взял?

- Ерна Джонса знаешь?

- Его тут все знают, отличный траппер, хоть и англичашка, своими капканами выбил половину куниц в горах. Давно, правда, не видать его.

- И не увидишь больше – медведь задрал насмерть в горах. Нашёл его тело и записку, в которой он оставил вот эту винтовку в награду тому, кто похоронит тело.

- И? – поинтересовался собеседник.

- И я его похоронил, - увидев недоверие во взгляде мужчины, припомнил расхожую клятву в тех книгах, что читал запоем в детстве. – На Библии готов поклясться, что его тело не осквернит ни зверь, ни человек после похорон.

- Ну, лады, если так. Сто франков дам за винтовку.

- Сколько?! Уважаемый, это не ширпотреб кремневый – штуцер с капсюльным снаряжением и отличным стволом! Двести пятьдесят франков, или я её себе оставлю.

Собеседник смерил меня тяжёлым взглядом, потом положил на полку передо мною двадцать серебреных монет по пять франков и пять золотых «двадцаток».

- Это за шкуры, а винтовку можешь засунуть себе, куда сам захочешь, - и захлопнул окошко, даже не став проверять количество волчьих шкур. Доверяет или меня на входе уже ждут, или тут настолько суровые нравы, что за обман рано или поздно спросят? Гадать можно было до бесконечности, и всё равно ошибиться, ведь про местные реалии я, если и знаю что, то только смутные воспоминания из книг Фенимора Купера.

Я вышел на улицу, нашёл крюк под крышей чуть в стороне от крыльца, приладил к нему связку шкур и вернулся обратно. Подошёл к окошку и вновь постучал по заслонке:

- Уважаемый, мне бы со спутницей перекусить горячим и комнату снять для отдыха.

- Пять франков за гуляш, хлеб и пиво. Семь – добавлю яичницу с беконом. Комнат нет, тут тебе не Париж, - с явно заметным недовольством в голосе произнёс собеседник, не открывая окошко. – Хочешь ночевать со своей скво – вон там общий зал с лежаками, за ночь беру франк. Или на сеновале – там бесплатно и холодно.

- Пива не нужно, что-то безалкогольное. Можно простой чистой воды, - я положил две монеты по пять франков на полку.

- Молоко сойдёт? – уже более благожелательно произнёс мужчина, вновь открыв заслонку, чтобы забрать монеты.

- Сойдёт.

- Тогда выбирайте стол и ждите, когда принесу еду. Гуляш быстро, он готов и всё ещё горячий, а яичницу нужно жарить.

Пища была простая, но вкусная или мне так показалось после нескольких дней питания пресным подгоревшим мясом и талым снегом.

От ночёвки под общей крышей отказался – хватило одного взгляда, чтобы метнутся прочь из тёмного пропахшего потом и старым тряпьём помещения. Уж лучше на свежем воздухе и чистом сене, чем так.

А вот на улице мы попали в переплёт.

Когда сообщил торговцу (трактирщику или кем он в фактории считался), что выбираем ночлег, который бесплатный и холодный, тот ответил, что через несколько минут подойдёт рабочий, который и покажет нам сеновал, это на тот случай, чтобы мы не сунулись, куда не следует. Сеновалом оказался широкий навес - четырёхскатная крыша на высоченных толстых столбах, вкопанных в землю. То есть, продувалось это строение со всех четырёх сторон, потому и не нашлось желающих ночевать.

- Лучше в лесу у костра, чем здесь, - хмуро произнесла Бармина. – Или позволь мне тут всё разнести, спалить дотла. Он же грубил тебе, простой глинорождёный посмел так разговаривать с магом! И меня оскорбил не раз.

- У нас на лбу не написано, кто мы, - заметил я. – И потом, здесь с женщинами не миндальничают особо, прав как таковых у них, вас, то есть, нет. Думаю, стоит взять припасов, узнать местность и идти дальше. Нам нужен город или крупное поселение, где можно раздобыть хоть что-то из алхимии…

- Эй ты, скво, бросай этого неудачника и иди ко мне, - неожиданно прервал меня чей-то грубый голос. – Слышишь, что тебе белый человек говорит?

Неподалёку от нас стояла пятёрка мужчин с тугими мешками за плечами, ружьями в руках и целым арсеналом рубяще-режущих приспособлений для убийства на поясах. Прошли через ворота и направлялись к постоялому двору, как и я с джиннией. Говорил самый здоровый из них, ростом едва ли под два метра и очень широкий в плечах, массивности добавляла толстая зимняя одежда и кусок медвежьей шкуры с мордой зверя, надетой на голову человеку и прикрывавшая ему плечи. Ну, прям Геракл с поправкой к местным условиям.

- Можно я их убью? – чуть ли не с мольбой в голосе произнесла Бармина.

- Нет, не хочу, чтобы у нас на пятках сидели все местные мстители.

- Пфф, - презрительно фыркнула девушка. – Я смогу вызвать огненную гончую, которая разорвёт большую часть этих ничтожеств.

- Я долго буду ждать? – в голосе незнакомца зазвучала злость. – Живо сюда, дрянь краснокожая, пока не взял кнут и не выпорол тебя.

М-да, в тех книгах, что я читал, ни о чём подобном не было. Впрочем, кто в эти опасные места попадал: преступники, авантюристы без грамма морали, отморозки, по которым гильотина или петля палача устала лить горькие слёзы. Какую вежливость можно ждать от подобного контингента?

- Послушай, не знаю, как тебя зовут, но придержи свой язык, пока не укоротил, - ответил я грубияну. Может, и зря – нужно было сразу стрелять. Это в моём мире слова что-то значили, и ими вполне можно было иногда решить конфликт.

- Что? Щенок!

Щёлк!

Фгух!

Противник (а именно им он и оказался после определённых действий, что последовали за моими словами) вскинул ружьё, щёлкнул курком, отводя тот назад.