Александр Михайловский - Похищение Европы [СИ litres]

Одним словом, до середины марта мы занимались тем, что доводили пополнение до «кондиции» и ждали, пока из госпиталей вернутся наши товарищи, которые временно выбыли из строя. Из-за того, что, даже по самым строгим критериям отбора, пополнение изрядно превысило потери, Антон Иванович распорядился сформировать один дополнительный сверхштатный батальон, командовать которым поставили вашего покорного слугу. Заслужил, стало быть… Кстати, вот еще одна примета времени: сказал «товарищи» – и сам не заметил, как это произошло. А ведь прежде для меня и моих друзей это слово было одним из самых грязных ругательств. Еще раз прав был Александр Васильевич, когда говорил, что это просто сменился цвет времени, и теперь оно у нас не белое, а красное. Двадцатый век-с на дворе! К тому же в последнее время пошло такое дело, что пропаганда большевиков стала объяснять, что красные стяги были и у римлян, и у русских Великих князей из династии Рюриковичей. Под красным флагом русские воины сражались на Калке и на Куликовом поле, под красным флагом брали Казань и объединяли вокруг Москвы Великую Русскую державу. И даже Ермак Тимофеевич, присоединяя к России Сибирь, тоже скакал со своей дружиной под красным стягом. Одним словом, даже не знаешь, что теперь и думать. Господин Ульянов в своем Мавзолее наверняка вертится в гробу как пропеллер.

Ладно, что-то я отвлекся. В середине марта курсы нашей переподготовки окончились, и пополненную и перевооруженную бригаду вернули на Балканский фронт. Ну да, никто и не обещал, что будет легко. В наступлении, начавшемся в начале апреля, мы первоначально продвигались вперед во втором эшелоне. Ну да, фронт прорвали и без нас, а потом работы для тяжелой штурмовой бригады попросту не было. Передовые части рассекли противника как бритвой и продвигались вперед, почти не испытывая сопротивления. Враг или убегал от наших танков вприпрыжку, или сдавался в плен. Мы следовали за передовыми мотомехчастями фронта частью на собственной технике, частью на приданных бригаде грузовиках. Но все когда-нибудь кончается, закончился и наш победный марш. Фронт уперся в столицу Хорватии, Загреб, обтек этот город с двух сторон, оставляя в смертельном объятии окружения, и двинулся дальше. А внутри кольца, как крысы в бочке, осталась такая сволочь, для которой сдаваться бессмысленно – все равно расстреляют за грехи; а бежать вдруг стало некуда, потому что высаженный с планеров и на парашютах воздушный десант, перерезал единственную дорогу, ведущую к спасению. И как ни старались желающие спастись немецкие эсесовцы и их хорватские пособники, выбить эту пробку у них это не получилось. Говорят, что бой был такой ожесточенный, что на несколько квадратных верст земля оказалась сплошь застелена трупами. Врут, конечно; точнее, преувеличивают. Чтобы застелить трупами всплошную несколько квадратных верст, не хватит и всего населения этой Хорватии.

Штурмовали Загреб в основном югославы. Если во время освобождения Белграда местные составляли меньше половины сражающихся в городе частей, то здесь, в Загребе, мы были единственной русской частью. Однако и достался нам самый тяжелый участок работы – пробиваться от железнодорожного моста через Саву к центральному вокзалу города и зданию правительства. Плацдарм у моста был захвачен красными еще во время стремительного охвата Загреба, когда враг был еще растерян и все усилия прилагал только к тому, чтобы как можно скорее вырваться из наметившейся мышеловки. Потом германцы и их меньшие братья спохватились, но было поздно. Капкан захлопнулся – и выхода из него не было. Основным нашим противником на этом тернистом пути были хорватский легион СС и отдельные подразделения из местных магометан-босняков, которые начали формироваться перед самым наступлением Красной Армии.

Сопротивление врага было яростным. Чтобы пройти три с половиной километра от моста до вокзала, нам потребовалось трое суток боев, не прекращавшихся ни днем, ни ночью. Подразделения на линии соприкосновения поочередно сменяли друг друга и непрерывно давили, давили, давили врага, а тот отступал и огрызался. Ярость схваток превосходила Белградскую операцию и ничуть не уступала боям в Константинополе. Враг не сдавался, да и мы не очень-то жаждали брать его в плен. Насмотрелись, знаете ли, на взорванные и сожженные православные церкви и обезглавленных священников, особой ненавистью к которым отличались как магометане-босняки, так и хорватские националисты. Последние, как нам сказали, додумались до того, что отреклись от своего славянского первородства и решили выводить свою генеалогию от древних германцев. Воистину – жертвы всеобщей грамотности, обычные в ту эпоху, когда за вполне небольшие деньги или вообще бесплатно какой-нибудь прохвост может словесно «доказать» все что угодно, вплоть до того, что Александр Македонский и Иисус Христос – одно и тоже лицо, а официальная история нагло врет нам в глаза.

Существенно помогли нам поступившие в бригаду уже здесь, на Балканах, штурмовые танки. Старый КВ, который как танк на поле боя уже никому не противник, обвешивается дополнительной броней, оснащается бульдозерным отвалом для расчистки пути, а его башня заменяется на спаренную мелкокалиберную установку с почти зенитными углами возвышения. Давить пулеметчиков на верхних этажах кирпичных городских домов у этой штуки получается наилучшим способом – только брызги летят во все стороны. И еще такая же штука – в тяжелой броне, но с короткоствольной шестидюймовой пушкой, чтобы с легкостью закидывала фугасный гостинец весом в три пуда куда-нибудь на шестой этаж. Или десятипудовую надкалиберную мину, от которой нет никакого спасения. Еще сильно в городских боях помогают тяжелые минометы-самовары, способные посылать тяжелые мины, по весу не уступающие шестидюймовым снарядам, навесом через два дома куда-нибудь на соседнюю улицу. Крайне полезные штуки для городских и горных условий.

Ну и, конечно, «воздушная кавалерия». Сигнальных ракет у каждого ротного и взводного командира для целеуказания самолетам-штурмовикам всегда должны быть полные карманы. Выпустил ракету красного дыма в сторону занятого врагом дома – и туда уже пикируют «ильюшины» или «каракатицы». Обычно залп реактивных снарядов или сноп огня из пакета курсовых пушек – это как раз то, что надо для того, чтобы узел вражеского сопротивления превратился в обугленные развалины. Иногда боеголовки на снарядах бывают с напалмовой начинкой, а иногда даже особые – объемного взрыва. Такие же гранаты объемного взрыва имеются и у нас в боекомплекте к ручным реактивным гранатометам. От таких не спасают никакие стены, а еще они не умеют отличать вооруженных людей (которые и были их целью) от гражданских-некомбатантов, случайно оказавшихся там, где им находиться не стоило. И поделом. Ведь эти некомбатанты поддерживали местный режим, призывающий убивать православных сербов и любить Гитлера, а такому нет и не может быть прощения.