Кейт Лаумер - Избранные произведения в одном томе

— Кто? — оторопел полковник.

— Маньян. Они его все-таки сграбастали.

— Надеюсь, вам не надо лишний раз говорить, что о том, чтобы выйти за территорию миссии до окончания создавшегося кризиса, не может быть и речи,

— сообщил Паунцрифл, приводя в порядок свой помятый костюм. — Уже потеряв одного дипломата, кстати, не по моей вине, я не хочу превращать это в правило.

— Знаете, когда я развешивал сети и расставлял силки там, на крыше, — возмущенно ворчал полковник, — уверяю вас, все прошло бы, как по маслу, не вмешайся этот Ретиф, — так вот, когда я расставлял свои силки, толпа отъявленных хулиганов из числа местных боевиков проникла во внутренний двор миссии и забросала северный фасад архива перезрелыми и вонючими плодами здешних фруктовых деревьев.

— Да в те минуты за все наши жизни, вместе взятые, ни один безумец не дал бы и гроша! — заявил секретарь по информации. — Давайте признаемся друг другу, что наша миссия провалена по всем статьям, и займемся поисками алиби…

— Полагаю, вы имеете в виду всесторонний анализ непредвиденных сложностей, вставших на пути нашей миссии по примирению на планете Лумбага? — поправил коллегу Байтворс. — Занесите эту фразу в протокол, мисс Брасвел. Он будет хорошо смотреться в качестве заголовка к моему докладу.

— Я помогу вам закончить ваш доклад, Фэнвик, — резко заговорил посол Паунцрифл. — Поэтому назначаю вас ответственным за работу по превращению действительности, кажущейся мне с точки зрения нашей виновности безупречной, в грубый и непростительный дипломатический провал! Вы ведь этого хотите?

— Как вам не стыдно! — возмущенно воскликнула мисс Брасвел. — Вот добрый господин Маньян не разглагольствовал. Он треснул этого огромного противного урода прямо по голове!

— Что вы сказали?! — вскричал Паунцрифл. — Он напал на полковника Уорбатона?! Воистину: он куплен нашими врагами!

— Что за дикая глупость! — ничуть не тише ответила мисс Брасвел. — Они затолкали его в вертолет, в то время как господин Ретиф безуспешно пытался отцепить полковника от своего плеча…

— Этого достаточно! О, этого достаточно! — воскликнул Паунцрифл. — Час от часу не легче, джентльмены! Если верить господину Ретифу, гроасцы не оставят своих замыслов…

— О, боже, да неужели вы не понимаете, что нельзя верить ни одному его слову?! — заорал полковник, хватаясь за голову и изображая душевные мучения и боль за непонятливость коллег. — Верить человеку, который совершил попытку скрыться вместе с преступниками не вертолете!

— Будь что будет, полковник, а я решил не иметь больше контактов с представителями гроасской миссии. А также с лумбаганскими представителями. Я решил не иметь больше контактов с кем бы то ни было вообще!

— М-может, стоит сообщить обо все этом в Сектор? — заикаясь, предложил советник по связи. — Только для того чтобы они им-м-мели п-п-представление…

— Лучше не надо! — решительно возразил Уорбатон. — Мы ведь по сути еще ничего не знаем.

— Конечно, всегда есть, что сообщить, — раздумчиво проговорил Паунцрифл. — Но тем не менее мы от этого воздержимся. К чему тревожить департамент? К тому же некоторые мои недруги обязательно захотят навесить по этому поводу на меня всяких собак. Наберемся лучше терпения и будем ждать хороших известий.

— Н-н-но если посольство окружено со в-всех с-сторон безумствующими ордами… Если с воздуха на нас готовы наброситься местные коммандос-стервятники… Если нас поливают грязью во всех местных газетенках… Каких хороших известий можно ожидать? Я уж не говорю о том, как нам отсюда выбраться в с-случае чего?..

— Мы наберемся терпения, — упрямо повторил посол, — и изберем выжидательно-наблюдательную тактику. Мы переберемся в бомбоубежище и подождем, пока толпа разойдется. Может быть, это не самая динамичная программа, — говоря все громче, продолжал он, — но она проверена столетиями. Ну, хорошо, а теперь… — Он холодно оглядел присутствующих. — Предлагаю разработать сетку шахматного турнира, чтобы нам не пришлось скучать в сырых подвалах убежища. А в качестве стимула для победы я учреждаю приз — фото, на котором я любуюсь своей коллекцией салфеток, — он перевёл взгляд на Ретифа и, не прерываясь продолжил: — А что касается вас, сэр, то можете рассматривать себя находящимся с этой минуты под домашним арестом, с передачей всех полномочий относительно вашего содержания полковнику Уорбатону.

— Глупые старикашки! — в сердцах проговорила мисс Брасвел Ретифу по окончании этого экстренного совещания. — Они бросили господина Маньяна на произвол судьбы, не пошевелив даже своими волосатыми мизинцами для его спасения! И еще имеют наглость обвинять во всем вас!

— Его превосходительство сейчас немного не в себе, — успокаивал ее Ретиф. — Думаю, что когда все кончится и он сможет беспрепятственно вернуться в Сектор, то пожалеет о решениях, принятых им в эти минуты.

— Да, но ведь это не поможет господину Маньяну!

— Я думаю, что меры должны быть приняты незамедлительно, чтобы перед ним блеснул хоть краешек надежды. К сему сообщаю, что имею по крайней мере два выхода отсюда в город.

— Но вы же под арестом! Разве это не значит, что вы не можете покидать Замка?

— Не совсем так, как ни странно. В случае чего мой неласковый охранник просто-напросто снимет с себя всякую ответственность за меня.

— То есть вы хотите сказать, что полковник только и ждет, чтобы вы ушли?

— Во всяком случае он к этому готов.

— Но вы же рискуете жизнью по выходе из Замка! Послушайте, что творится за нашими воротами!

— Я предпочту воспользоваться тем выходом, который избавил бы меня от встречи с моими поклонниками, желающими получить автограф.

— Господин Ретиф, берегите себя, — прошептала мисс Брасвел. Она быстро приблизилась к нему и, поцеловав его в щеку, тут же убежала из зала.

Пятью минутами позже Ретиф, завернутый в темный широкий плащ, открыл потайную дверь за кухонным лифтом и спустился в катакомбы.

Улица Дакойт казалась вымершей. Гул толпы, собравшейся перед воротами Замка, доносился сюда еле-еле. Двери лавок закрыты, окна затемнены жалюзи. Валявшиеся повсюду обломки кирпича, осколки стекол, два-три переломанных пополам копья свидетельствовали о том, что буря народных волнений коснулась и этого уголка города. Только конфетные обертки и обрывки старых газет, носимые ветерком по тротуарам, придавали хоть какой-то живой оттенок мрачной улице. На дальнем ее конце одиноко горел уличный фонарь, вокруг которого роились мошки.

Ретиф скорым шагом шел по высокому узкому тротуару. Через несколько минут после того, как он вступил на эту улицу, он подошел к искомой грубой массивной двери. Над ней качалась обшарпанная деревянная вывеска, украшенная намазанными когда-то охрой, а теперь уже полустершимися фигурками лумбаганцев. Сквозь потрескавшееся стекло окна, что было справа от двери, пробивался желтоватый свет.