Кейт Лаумер - Избранные произведения в одном томе

— Ай-ай-ай. Побереги силы, друг. Сам виноват. Зачем ты пошёл на дело, не сняв монашеской рясы? Разве не знаешь, что стража с ног сбилась, разыскивая этого соблазнителя, который под носом герцога обделывал свои грязные делишки? Ты совсем с ума сошел, набросившись на Ее светлость перед воротами замка. Заметь, я тебя ни в чем не виню. Она — лакомый кусочек.

— И это все, что мне — гм-м… инкриминируют?

— А тебе мало? Ее светлостью интересуется сам герцог. И вряд ли ему понравится, что к ней приставал какой-то бродяга.

— И мне не отрубят голову на заре?

— Голову? Что ты, друг. Тебе назначена обычная процедура: каленое железо. А голову должны были отрубить парню, который превратился в летучую мышь и улетел в трубу.

— Жаль, я так не умею, — пробормотал Лафайет и зажмурился.

— Я нахожусь на Артезии, — страстно прошептал он. — Прекрасная ночь, светят звезды, и мне надо пройти всего двадцать миль по пустыне…

— Заклинания? — с упрёком в голосе спросил палач. — Доиграешься, друг, что тебя обвинят в колдовстве.

— Бесполезно, — простонал O’Лири. — Опять ничего не получается. Я застрял здесь… застрял навеки… если не удастся договориться с герцогом. Послушай, — сказал он с отчаянием в голосе, — может, ты сам сходишь к Родольфо? Если окажется, что я говорю правду, тебя наверняка повысят в должности.

— Но я не хочу другой должности, друг. В нашей профессии лучше меня не сыщешь. Я очень доволен работой.

— Тебе нравится быть палачом? Человек в черном поморщился.

— Нам, добистам, не к лицу называться таким некрасивым именем, — сказал он расстроенным тоном. — Мы — добывающие истину специалисты — не чета палачам, которые только позорят наше доброе имя. Попади ты в руки какому-нибудь мяснику, я бы тебе не позавидовал.

— Ты считаешь, надо закончить университет, чтобы научиться жечь раскаленным железом?

— Не упрощай, друг. Вот, например, мне строго-настрого приказано не превышать полномочий и считать тебя «абитуриентом»

— есть у нас такой термин — до тех пор, пока не вернется Ее светлость. А так как приедет она не раньше, чем через две-три недели, сам понимаешь, какая тонкая, деликатная работа меня ждёт.

— Послушай, — с фальшивой веселостью заявил Лафайет. — Почему бы тебе просто не забыть обо мне, пока Ее светлость не вернется? Тогда ты сможешь разрисовать меня красками и сделать парочку рубцов из воска…

— Как тебе не стыдно! — сурово перебил его добист. — Будем считать, я ничего не слышал. Позволь я себе такой обман, меня немедленно выгнали бы из гильдии.

— Давай договоримся, — предложил Лафайет. — Если ты дашь честное слово никому не говорить, то и я не скажу.

— Эх, заманчиво, но… нет. — Добист поворошил угли, поворачивая докрасна раскаленный железный прут. — Ничего не могу сказать, это ты неплохо придумал, но я не имею права нарушать традиций. Дело чести.

Он поднял прут, критически осмотрел его, лизнул палец и слегка дотронулся до железа. Послышалось громкое шипение.

— В самый раз. Если тебе не трудно, разденься до пояса. Можно начинать.

— О, я не тороплюсь, — быстро сказал Лафайет, отступая к задней стене камеры и лихорадочно ощупывая каменную кладку за спиной.

«Один-единственный расшатанный камень, — взмолился он. — А за ним — ма-аленький потайной ход…»

— Честно говоря, я уже отстал от графика. Что ты скажешь, если мы потихоньку начнём с эпидермы и постепенно перейдём к нервным центрам? А потом сделаем перерыв на ужин. Да, кстати, забыл спросить, тебе нужен паек? Всего полтора доллара за салат с цыпленком и пирожок с вареньем.

— Спасибо, не надо. Во-первых, я провожу лечебное голодание, а во-вторых, сижу на диете. Разве я не говорил, что нахожусь под наблюдением врача? И в особенности мне противопоказан шок. Так что…

— Если б от меня зависело, я бы накормил тебя бесплатно, по-американски, но…

— Что ты знаешь об Америке? — вскричал Лафайет.

— Кто не знает Луиджи Американо, рубаху-парня, главного поставщика яиц. Жаль, конечно, что герцог у нас скряга…

— Я все слышу, Стонруб, — прогремел вибрирующий баритон.

Высокий мускулистый мужчина с одутловатым лицом, зачесанными назад гладкими седыми волосами и в очках в тонкой золотой оправе стоял в дверях у дальней стены. На нем были желтые вельветовые джинсы, кожаные туфли с закругленными носами, кружевная рубашка и короткий, отороченный горностаем плащ. На пальцах сверкали кольца с драгоценными камнями. Лафайет уставился на неге, потеряв дар речи.

— Привет, Ваша светлость, — спокойно сказал палач. — Кушайте на здоровье. Сами знаете, я не шепчусь за вашей спиной, режу правду-матку прямо в глаза.

— Когда-нибудь ты зайдёшь слишком далеко, — буркнул герцог. — Оставь нас. Мне надо поговорить с заключенным.

— Ваша светлость! Это нечестно! Мой стержень номер четыре только-только нагрелся до рабочей температуры!

— Как ты думаешь, я смогу здесь сидеть, если будет пахнуть горелым?

— Гм-мм… верно.

Стонруб швырнул прут на жаровню, с сожалением глядя на O’Лири.

— Прости, друг. Я не виноват.

Седовласый, прищурившись, смотрел на Лафайета в упор, и как только дверь за добистом закрылась, подошёл к решётке.

— Итак, это все-таки вы, — резко сказал он и умолк, нахмурившись. — В чем дело? Что вы на меня уставились?

— Н-н-никодим? — прошептал O’Лири.

— Если это пароль, я его не знаю, — сурово ответил герцог.

— Вы… не Никодим? Не инспектор Централи? Вы не можете позвонить, чтобы меня быстренько отправили обратно на Артезию?

Родольфо возмущённо посмотрел на Лафайета.

— Прекратите издеваться надо мной, Ланцелот! Сначала вы врываетесь в мой кабинет и устраиваете скандал, затем удираете из моей самой надежной тюрьмы на глазах моей самой неподкупной стражи. После этого вы, не скрываясь, появляетесь на пристани, прямо-таки напрашиваясь на арест. Затем вы опять удираете и появляетесь в третий раз, приставая к одной леди — не будем называть ее имени — у ворот моего дворца. Очень хорошо, может, я немного упрям, но мне кажется, я вас понял: вы хотите мне что-то сказать.

— Да? — слабым голосом произнёс Лафайет. — О, да… значит, вы поняли?

— Я вас слушаю.

— Вы… меня? Герцог нахмурился.

— Значит, ты решил меня шантажировать? Ничего у тебя не выйдет. Валяй, исчезай снова, развлекайся! Но не жди, что я приползу на коленях, умоляя сообщить сведения о леди Андрагорре…

Последнюю фразу он закончил вопросительным тоном и посмотрел на Лафайета тоскливым взглядом.

— Леди Андрагорре? — пробормотал O’Лири. — Сведения?..

Герцог вздохнул.

— Хорошо. Допускаю, я вел себя некорректно и готов признать ошибку. Я был неправ, Ланцелот. Хотя вряд ли ты можешь упрекнуть меня, если вспомнишь историю с тухлым яйцом и бутылкой чернил! И тем не менее, я согласен помириться. Я даже извинюсь, хотя это против моих правил. Теперь ты согласен поговорить со мной, как джентльмен с джентльменом?