Сергей Куц - Земля 2252

Зато Евгения отчетливо поняла другое. Профессия проститутки не для нее, хоть, по словам Киры, жить можно, и жить хорошо. Только таких вот Геннадиев Александровичей будет много: толстых и худых, лысых и волосатых, как обезьяны, и вообще чужих. Женька едва не высунула язык, чтобы поплеваться.

Однако в набитом полицейскими здании, да еще с миллионом камер, так делать нельзя. Вдруг примут на свой счет, и хорошо если отделается легким испугом, то есть штрафом. Ливадова начала понимать, что шаг в сторону в этом фашистском государстве, появившемся на месте России, чреват очень большими неприятностями.

Яна пару раз говорила – мол, прежняя Россия погибла в огне Третьей мировой и катаклизмах Судного дня. Тогда Евгения не придала значения тону, каким это было сказано, и сейчас очень хотелось бы услышать про прежнюю Россию вновь. Появится ли сожаление в голосе помощницы профессора Мартынова?

Евгения вошла в лифт. Вместе с ней на первый этаж спускались три младших офицера. Лица холеные! Почти как у Воронцова.

Как кстати вспомнились сумасшедшие ученые! Они в представлениях Женьки тоже недалеко ушли от фашистов, но сейчас лично для нее оказались источником небольшого дохода. Полторы тысячи рублей. Чуть больше, чем месячная арендная плата за ее нынешнюю квартиру, из которой придеться выезжать.

Полторы тысячи рублей – почти столько, сколько сейчас на счету. Мало, конечно, но уже что-то, и скоро будет еще. Евгения закусила нижнюю губу. Опять самоуспокоение! Опять эти мысли, что деньги у нее есть! Девушка знала свою слабость. Становится чуточку ленивой, когда в кошельке что-то есть, и обычно увлекается самообманом. Все как бы хорошо… Но нет ничего хорошего! Особенно сейчас.

Покинув лифт, Ливадова направилась к стеклянным дверям – выходу из здания Департамента миграции и учета неграждан. Дежурный офицер, с которым Евгения общалась, заходя внутрь, приветливо улыбнулся и даже ободряюще кивнул.

Конечно, видит теперь, что она гражданка. Впрочем, улыбка полицейского показалась искренней, и Женька также без задней мысли улыбнулась в ответ. Это сбило внутренний настрой на злость к самой себе, а рассердиться надо. Вот же!

Ливадова выбралась на шумную улицу.

Она должна распалить себя! Иначе так и будет строить невнятные планы и надеяться на других. Хотела забраться в постель президентского сынка, решить все денежные проблемы, да и вообще обустроиться припеваючи в новом мире и найти брата. А не получилось! Да и хорошо, что не сложилось с Воронцовым. Это ничем не лучше, чем идти на панель…

Ой, дура… Женька в мыслях отругала себя. Все-таки с сыном президента шансы найти брата гораздо выше, нежели сейчас. А что теперь? Что ей делать?

Девушка понимала, что нужно предпринять что-нибудь другое и браться за дело требуется решительно, но она ничего не знает про двадцать третий век. Зато знает себя – может поддаться слабости, отложить все на день, два, потом на неделю. А времени на раскачку нет.

Но как и на что жить? Женька вновь и вновь задавалась одним и тем же вопросом, и ответа на него нет.

Зато было понимание, что сделать прямо сейчас. Она должна увидеть самое дно нового мира. То, чего должна испугаться, страх перед чем будет гнать вперед. Ливадова хотела увидеть, как живут неграждане, у которых нет денег, и что такое настоящее рабство в Красном секторе. Она-то пребывала словно в золотой клетке, почти как госпожа, хоть и рабыня. Лишь одна майор Литвинова неприкрыто демонстрировала, насколько недосягаем статус офицера для какой-то дикарки, да Воронцов всегда брал, что хотел. Не интересуясь желаниями рабыни.

Евгения вознамерилась посетить самые бедные районы столицы. Она не представляла, что хочет найти, но обязательно появится там, и именно сегодня.

Индивидуальная система подсказала, что ехать нужно на северо-запад, к жилой застройке, которая примыкает к промышленной зоне. В данном районе самая низкая стоимость жилья. А еще нетчип указал, что полиция не рекомендует гражданам посещать северо-западные окраины Красноярска.

Потому что «высокий уровень уличной преступности обусловливает значительную вероятность возникновения опасных для жизни, имущества и здоровья граждан инцидентов». Нетчип изъяснялся протокольной казенщиной.

До метро совсем недалеко. Пока шла до станции, Ливадова рассматривала встречных людей. В центре столицы неграждан немного – вероятно, здесь для них запретная зона. В подземке, когда села в поезд, число неграждан заметно прибавилось. Над каждым, кто имел неполноценный статус, появлялась проекция надписи с соответствующим указанием.

Еще стоя на платформе, Женька обнаружила, что некоторые граждане смотрят на неграждан с брезгливым выражением на физиономиях, причем порой они высказывали свое отношение открыто и держались от полуграждан на расстоянии. Настолько, насколько это было возможно. Такие садились только в вагоны для граждан.

А у самих те еще морды. Отвратительные рожи.

Однако равнодушных к окружающим было все же большинство. Они не обращали внимания на проекции либо не видели их. Нетчип предложил отключить выведение информации о гражданском статусе. Женька согласилась, и проекции рядом с людьми действительно исчезли, однако девушка быстро вернула функцию распознавания гражданского статуса. Надо в полной мере разобраться, как видят мир ее новые соотечественники.

Через семь остановок в вагон вошел немолодой мужчина в строгом темно-синем костюме, очках и лакированных ботинках. В руках он держал дипломат из коричневой дорогой кожи с золочеными замками. Весьма респектабельного вида гражданин, как по старой привычке назвала его Ливадова. Только гражданином он не являлся – нетчип повесил краткое сообщение рядом с лицом вошедшего. Это был раб, собственность некоего Ахметшина В. В., с которым можно тут же связаться при помощи гиперссылки.

Облик раба ничем не выдавал его положения, и, глядя на него, Ливадовой сделалось донельзя противно от понимания, кто перед ней. Вернее, от осознания факта, что людей в прекрасном новом мире делят на сорта. Это противоестественно, так быть не должно!

Вспомнилось свое недавнее прошлое. Женька почувствовала, что кровь отливает от лица, она побледнела. Разозлилась на мир, на эти дурацкие корпорации, которые сделали законом самую низость человеческую. То, что один может принадлежать другому и являться не более чем имуществом.

Понимание острой, режущей душу несправедливости столь сильно навалилось на Ливадову, что на несколько мгновений стало трудно дышать. Ясно теперь, отчего многие из граждан, что сидят рядом, никак не реагируют на неграждан. У них просто отключено распознавание статуса людей. Хотелось верить, что подобных людей, нормальных, среди граждан Красного сектора все же большинство.