Сергей Куц - Земля 2252

Негражданам недоступна проекция со статусом гражданства, у них нет индивидуальной системы. Кроме тех, кто на пороге получения заветного положения и уже с вживленным нетчипом. Но такие редко живут в беднейших районах.

– Уверяю, – показал полицейский пальцем на сектор для неграждан, – там имеются средства, чтобы вычислить, есть ли у вас гражданство. Подумайте хорошо, нужно ли вам посещать двести одиннадцатый сектор.

– Нужно, – твердо заявила Женька.

Она должна увидеть дно, чтобы понимать, куда можно опуститься.

– Тогда должен рекомендовать вам нанять такси и обязан предложить услуги сертифицированного перевозчика. Водитель будет вооружен и станет следить за вашей безопасностью. Однако это недешево, и вы вправе отказаться.

– Сколько стоит?

– Триста рублей.

Ливадова вдруг поймала озлобленный взгляд. Проходивший мимо пожилой, но крепкий на вид тип с взъерошенными волосами недобро покосился на девушку, разговаривавшую с полицейским. Стало очень не по себе.

– Я согласна, – произнесла Женька, – давайте такси.

Она все-таки поедет в двести одиннадцатый сектор.

Андрей замер в шаге от оглянувшегося Джонса. Навстречу шли двое «белоголовых». Их взгляды на ступающего за спиной раба заставили американца остановиться и посмотреть, что там стряслось.

– Чего встал? – прошипел Рамирес.

Ливадов пожал плечами и понуро посмотрел себе под ноги. Андрей уже остыл и не желал привлекать к себе внимание двух головорезов. Они двигались навстречу, были без брони, в берцах, штанах и майках. При оружии, на поясе у каждого по две кобуры с пистолетами. В трех шагах от проповедника Андрей вдруг понял, что смотрят на него белоголовые слишком уж внимательно и словно ищут повода не пройти мимо. Ребята крепкие, сбитые, и морды у них злодейские.

– Идем, – раздраженно произнес Артур и продолжил, опираясь на костыль, ковылять к зданию вокзала. Раненая нога разболелась, он хотел уже присесть где-нибудь, а тут вновь эти расисты. Чего они только таращились, уроды белоголовые?

Внешне являя полное безразличие – это нетрудно со стальным обручем на шее и в наручниках, – Андрей последовал за американцем. Когда поравнялись с двумя наемниками, один из них специально задел плечом двуногое существо с ошейником. Андрей не дернулся, даже не покосился на «белоголового» и продолжил идти за Джонсом, опустив голову. За спиной послышался разочарованный возглас. Развлечения не получилось.

Суки! Андрей непроизвольно сжал кулаки, но это все, что он себе позволил. Он сдержался, понимая, что еще чуть-чуть – и совершил бы огромную глупость. Ненависть к Рамиресу затмила разум, он едва не набросился на проповедника. Ну, свернул бы тому шею, что с того? Раба просто пристрелят, как взбесившееся животное.

Хотелось пить, избитое тело давало о себе знать постоянными отголосками ноющей боли. Губы давно пересохли, однако Ливадов упрямо держал язык за зубами и воды не просил. В ответ получит только мстительные издевки, и это в лучшем случае. Рамирес та еще злопамятная тварь. Надо было кончать с ним на Октябрьской площади, пока конвертоплан не подоспел.

Вокзал сильно изменился. Три главные входные арки и боковые – те, что меньше в высоту, – изуродованы совершенно чужеродной конструкцией стальных прутьев. В здание вокзала будто вмонтировали железную клетку с дверью у центральной арки, под которой когда-то заходили внутрь пассажиры.

Сейчас пройти туда можно, лишь миновав двух бойцов частной военной компании в экзоброне. Визоры шлемов полностью скрывали лица наемников. Крупнокалиберные штурмовые винтовки нацелены в землю.

Один из бойцов ткнул пальцем сначала в сторону Джонса, затем указал на дверь главного входа в здание вокзала. Потом на раба и ступени – они вели на нижний уровень. Проход начинался прямо за правой аркой, если смотреть снаружи. Андрей точно помнил, что в его времени такого спуска здесь не существовало.

– Давай туда, – велел Джонс, послав через стальной обруч укол боли, – и помни, ошейник всегда укажет, где ты есть, животное. Не вздумай прятаться или бежать!

Мысленно Андрей послал американца куда подальше, желая, чтобы тот сдох поскорей, и молча побрел вниз по ступеням, ведущим на подземный уровень. В духоту и спертый воздух. Плохо освещенный коридор дважды поворачивал, пока не окончился подвалом метров двадцать на тридцать с невысоким потолком.

В нос ударил тяжелый смрад. Тянуло от давно не мытых человеческих тел. Ливадов как в бомжатник попал.

– Загон для скота, – пробормотал Андрей.

Он не пытался прикрыть нос рукой. В разведке учили, что таким образом лишь продлишь для себя вонь. Нужно, наоборот, как можно быстрей принюхаться. Чем скорее это сделаешь, тем раньше перестанешь замечать любой, самый неприятный запах.

Вдоль стен сидели люди. Шестеро мужиков, вполне прилично одетых – то ли слуги, то ли рабы, – разместились на лавках по левой стороне. Они держались ближе друг к другу и с интересом разглядывали Ливадова. Андрей был избит, в разорванной и окровавленной одежде, да еще руки в браслетах, но его приняли за своего. Вошедший совершенно не похож на другую кучку людей, загнанных в подвал, – полтора десятка косматых дикарей в шкурах. Сухопарые, жилистые, еще довольно молодые. Самому старшему не больше трех с половиной десятков лет.

Все они разместились у дальней стены – прямо на полу, потому что лавки убрали; и у каждого на горле примитивный железный ошейник, соединенный со стеной за спиной железной цепью.

Ржавая металлическая пластина на шее, а не напичканный электроникой обруч, чьи мучительные импульсы едва не убили Андрея. Джонс тогда с нескрываемым удовольствием отплачивал русскому за ранение и пережитые страхи. Правда, ни препараты, ни старания военных медиков не смогли полностью заштопать его ранения. Рамирес сильно хромал и ступал через боль. Ему требовалась серьезная реабилитация в хорошем и дорогом медицинском стационаре. Это радовало. Ливадов утешался мстительным злорадством: американцу от него неплохо досталось.

Кто-то из одичалых указал на заплывший глаз Ливадова, чем вызвал дружный хохот. Это от них перло. Андрей не смог сдержаться и поморщился. Дикари сидели в собственных испражнениях: то ли так давно здесь, что устали терпеть, то ли им было совершенно наплевать, что ходят прямо под себя. А может, это был вызов.

Впрочем, если это и была демонстрация протеста, то вызвать могла только омерзение. Глядя на них, не сильно-то и отличавшихся от животных, против воли превратишься в расиста. Смеялись дикари недолго, скоро вошедший перестал их интересовать. Они продолжили скалить зубы и о чем-то бубнить меж собой.