Константин Соловьев - Раубриттер (I. - Prudentia)

Он повернулся и побежал.

***

Он чувствовал себя, как Святой Доминик Авиньонский, бегущий из ада. За Святым Домиником тоже гнались демоны, лязгая зубами, но эти демоны были не из раскаленного металла, они не грохотали за его спиной тяжелыми механическими ногами, не рычали двигателями и не лаяли стальными голосами. Святого Доминика охраняла вера, которая помогла ему спастись. Гримберт хотел бы иметь хотя бы сотую долю его веры в то, что ему удастся выбраться живым из города.

Узкие улочки Арбории, куда его загнала погоня, не были приспособлены для машины таких габаритов, как «Золотой Тур». Но он не мог позволить себе терять секунды, меняя маршрут – это играло на руку преследователям. Не сбавляя скорости, он врезался в узкие каменные устья, разбрызгивая вокруг себя стекло, камень и дерево, оставляя за спиной покосившиеся дома и их голосивших от ужаса обитателей.

Кропотливо составленная «Туром» карта была почти бесполезна. После шести часов штурма город изменился настолько, что даже его коренные жители могли не узнать окрестностей, столь сильно исказили их пламя и сталь. На месте многих улиц оказывались завалы, иногда целые кварталы лежали в руинах. Остовы домов, соборов, фабрик и особняков были похожи на дымящиеся тела огромных животных, из них торчали треснувшие кости колон и перекрытий.

То тут, то там «Тур» спотыкался о тела рыцарей – груды искореженного железа, все еще испускающего едкий дым. Гербы на их корпусах чаще всего были и надгробием и единственной эпитафией. Счастливчиков восстановят и отправят вновь защищать империю – на север, юг, запад или восток. Тех, кому повезет меньше, растащат мародеры.

Наперерез «Туру» из боковой улицы выбрался неуклюжий рыцарь в старомодном, много раз чиненном доспехе, испещренном неуклюжими следами сварки. Не иначе, какой-то небогатый барон из графской свиты, а то и просто голодный раубриттер, спешащий урвать свой кусок от добычи, пока не навалились более опасные хищники. Ни кумулятивных, ни бронебойных снарядов у «Тура» не оставалось – Гримберт влепил ему осколочный прямо в скрытую громоздким топфхельмом бронекапсулу, ощутив секундный приступ ликования. Незадачливый барон отшатнулся и повалился плашмя, подняв облако пыли, мгновенно превратившись из угрозы в препятствие.

Ликование было коротким – сенсоры «Тура» регистрировали все новые и новые силуэты, выныривающие из боковых улиц. Эти были осторожнее – не спешили срывать дистанцию, поливая его издалека плотным огнем. От части снарядов ему удавалось уклоняться резким маневром, часть врезалась в дома, вновь и вновь окатывая бегущего «Тура» шрапнелью из кирпичных осколков, но оставшаяся часть неизбежно находила свою цель.

Попадание. Попадание. Попадание.

«Тур» хладнокровно фиксировал все новые и новые повреждения, отмечая их пылающими бусинами на общей схеме. Гримберт стиснул зубы до рези в висках. Огневая мощь «Золотого Тура» могла сокрушить любого вражеского рыцаря менее чем за три секунды, совокупная масса залпа легко это позволяла. Но, как и многие чемпионы, «Тур» был не превзойдён только тогда, когда сражался на своих условиях. В узких лабиринтах улиц, преследуемый десятками вражеских машин, сделавшийся из агрессивного хищника трусливо бегущей дичью, он не мог рассчитывать даже на паритет. Самая лучшая броня, изготовленная лионскими мастерами, освященная архиепископом, выдержит двадцать или тридцать попаданий, но тридцать первое ее пробьет.

Кажется, люди графа Лаубера отлично это понимали, потому и избрали такую тактику.

Засыпая «Тура» градом снарядов, каждый из которых в отдельности был слишком слаб, чтоб причинить доспеху серьезные повреждения, они неуклонно выматывали его, снижая и так не бесконечный запас прочности и ресурс.

Иногда ему удавалось подстеречь потерявшего осторожность преследователя и всадить в него снаряд, но такой случай представлялся нечасто. Графские рыцари действовали с похвальной осторожностью, выдерживая дистанцию и прикрывая друг друга. Не бой – охота. И дичь уже потеряла слишком много крови, чтобы оказать достойное сопротивление.

«Туру» было все хуже, Гримберт ощущал это собственным телом, сопряженным со стальным гигантом в единое целое нейро-штифтами. Его тянуло к земле, он ощутимо припадал на правую ногу, а приводы наводки разкалибровались настолько, что стрелять приходилось в ручном режиме, не доверяя более автоматике.

Повреждения ходовой части… Повреждения гидравлической системы… Частичный отказ систем оповещения… Выход из строя радара…

Гримберт то рычал от ярости, то всхлипывал от ужаса, заставляя измученного и шатающегося «Тура» бежать сквозь трещащий вокруг камень, то и дело вздрагивающий от накрытия ударной волны. Он пытался молиться, но куски из немногих выученных наизусть молитв тяжело звенели где-то на краю сознания, как осколки снарядов. Он изнывал от ужасного жара, раскалившего бронекапсулу – судя по всему, система охлаждения «Тура», надежная и продублированная как и все остальное, уже прекратила бесполезное сопротивление.

Еще полчаса, молил он машину. Дай мне выбраться из города. На открытом пространстве я смогу оторваться, даже если мне придется порвать силовые кабели и раскрошить дифференциалы. Добраться до походного лагеря. Там почти не осталось рыцарей, но есть слуги, есть понятливый и верный Гунтерих. Там у Лаубера не будет власти. Этот мерзавец хотел свести счеты во время суматохи, воспользовавшись штурмом, но он упустил свою возможность. Недооценил противника. Маркграф Турина – не какой-нибудь пес, которого можно безнаказанно затравить. Да, все рыцари его знамени погибли в Арбории. И верный Магнебод превратился в кровавую кляксу на мостовой. Но это не конец.

Напротив. Это начало.

Гримберт забывал про боль в искусанных до крови губах, когда думал об этом.

Он вернется. Все начнет заново, пусть даже на это потребуется еще тринадцать лет. Старые пауки не забывают, как плести свою паутину. Пусть он паук, плевать, но он дождется смерти Лаубера, как дожидаются восхода солнца. Дождется – и насладится ею, как самым изысканным полотном.

Проникающее повреждение боковой броневой плиты.

Критическое падение давления в маслопроводе.

Перегрев оболочки реактора.

Гримберт умолял «Тура» идти вперед. Когда-то могучий и сильный, тот был похож на раненого зверя, ревущего от боли и не разбирающего пути. Его редкие ответные выстрелы почти всегда уходили мимо цели. Осмелевшие рыцари Лаубера, пользуясь этим, сокращали расстояние, уже не осторожничая и не таясь. Хищник опасен, пока у него есть зубы. А «Золотой Тур» уже не был той смертоносной машиной, которая когда-то внушала страх и благоговение всей франкской империи. Он был куском дребезжащей стали, внутри которой трясся сдавленный со всех сторон комок истекающей страхом и болью человеческой плоти.