Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

Скрежет стали едва не разорвал барабанные перепонки. По бронированным наплечникам забарабанили камни, где-то сзади с опозданием ухнули голодными совами пушки…

Добыча ускользнула. «Тур» прошел сквозь стену, оставляя за собой опадающий шлейф цементной пыли, и двинулся дальше, полуослепший и не разбирающий дороги. Болезненная эйфория едва не разорвала легкие Гримберта хриплым лающим кашлем.

Он вышел. Выбрался из смертоносной ловушки. Уцелел.

Значит, еще ничего не потеряно. Улыбаясь, Гримберт чувствовал на губах собственную теплую кровь, но сейчас это не имело никакого значения. Он вырвался. Ушел от смерти. Его план не разрушен, а лишь поврежден. Он восстановит все – кропотливо, как паутину. Он увидит Лаубера на плахе. Он…

Мир вдруг без предупреждения пошатнулся в своих небесных устоях. Он сделался мягким и податливым, из него пропали все цвета и звуки, и весь он как-то вдруг поплыл, мягко подворачиваясь, окутываясь угольной непроглядной вуалью…

Гримберт ощутил, как подламываются стальные ноги «Тура», но в сорванном со своих утвержденных Господом креплений мире уже не было направлений, так что он даже не мог понять, падает он или взлетает. Перед ним мелькнул кусок земли с гранитными надолбами, похожими на изъеденные временем языческие идолы, опутанные колючей проволокой. Ужасающий грохот он ощутил с большим опозданием. Этот грохот еще не размозжил его голову, кости которой и так едва удерживались вместе.

Гримберт ощутил, как весь мир содрогнулся до основания. Содрогнулся и заскрежетал.

Страшный Суд, пронеслась где-то в сдавленной голове трепещущая, несущая облегчение, мысль. Вот оно. Терпение Господне наконец истощилось и он решил призвать на судилище всех, кто столько лет причинял ему беспокойство. Долго же ему пришлось ждать маркграфа Туринского…

Гримберт не помнил, сколько он лежал, бессмысленно глядя в небо. Все еще закопченное пожаром, оно быстро светлело, но все еще казалось плоским и пустым, как необожжённый купол церкви, который еще не успели покрыть росписью. У него ушло очень много времени, чтобы понять – он видит его собственными глазами сквозь пробоину в бронекапсуле, а не мощными сенсорами «Тура».

«Золотой Тур» уже ничего не мог увидеть. Он лежал мертвым грузом, излучая уже ненужное ему тепло - мертвый великан, умерший без жалоб и клятв. В его чреве все еще гудели лопнувшие трубопроводы и вибрировали какие-то передачи, но это уже не было жизнью, лишь агонией.

Мина, равнодушно подумал он. Обычная мина. Уже за стеной. Как глупо.

Нейро-штифты вышли из разъемов со скрежетом, как арбалетные болты, но Гримберт знал, что времени мало – ужасно мало, пришлось вынимать их резко, один за другим. Замирая от растекающейся по затылку боли, он попытался открыть фиксаторы амортизационной сетки и понял, что пальцы его не слушаются. Беспомощно дрожат, как у старика. Боль, хлюпая в черепе черной жижей, сползала с затылка на виски. От нее хотелось завыть, но сил не оставалось даже на это. Отчаявшись открыть фиксаторы, Гримберт попытался выскользнуть из лежащего на боку кресла. Земля была совсем рядом, он видел ее сквозь пробоины в бронеколпаке. Пять или шесть футов, не больше...

Но синтетическое волокно амортизационной сети не выпускало его. Оно создавалось, чтобы гасить самые большие нагрузки и не собиралось поддаваться. Он дергался, пытаясь преодолеть его сопротивление, но лишь тратил остатки своих сил. Темнота зловеще загудела в голове и Гримберт, ощутив вдруг какое-то странное безразличие, понял, что сейчас потеряет сознание, а может, умрет. Это уже не вызывало страха. Это вообще уже ничего не вызывало.

И лишь одна мысль успела додуматься до конца, прежде чем небо окончательно рухнуло на землю, похоронив его под дребезжащими осколками.

Паук, который запутался в собственной паутине. Как глупо.

***

Он не знал, через сколько дней за ним пришли. Покорно протягивая изрезанные руки, чтобы стражники заковали их в кандалы, он обратил внимания, что раны превратились в узкие багровые рубцы – это означало, что прошла по меньшей мере неделя. Может, и больше, он не находил нужным отсчитывать время, несмотря на то, что у его камеры имелось окно. Все это время его занимали другие мысли. Иногда они казались ему хищными плотоядными насекомыми, пожирающими его изнутри.

Вели его недолго, он не успел устать. И верно, много ли в разрушенной Арбории уцелело больших домов? По крайней мере, ему хватило времени нацепить на лицо презрительную усмешку – единственную собственность маркграфа Турина, которая оставалась в его распоряжении.

Это был зал. Но как только Гримберт вошел, замерев между двумя молчаливыми стражниками с гербом герцога де Гиеннь на кирасах, он сразу все понял. По одному только положению собеседников. Как опытный шахматист только лишь по расстановке фигур на доске понимает сложность ситуации, в которой он оказался.

Они сидели не полукругом, не вразнобой. Они сидели за одним длинным столом, внимательно глядя на него.

Теодорик Второй, граф Даммартен, выглядел так, будто за сегодня не выпил ни капли вина и желчно поджимал губы. Леодегардий, граф Вьенн, смотрел на него с пустой улыбкой человека, который с трудом сознает, где находится. Герард, приор Ордена Святого Лазаря, хмуро почесывал щеку пальцем, отчего его раздувшаяся плоть шла складками, едва не отделяясь от костей. Лаубер тоже был здесь. Едва лишь заметив его, Гримберт ощутил жар в груди. Не смотреть, приказал он себе. Сделай вид, будто его здесь вовсе нет. Не доставляй ему лишнего удовольствия.

Последним, к его облегчению, был Алафрид. Господин императорский сенешаль занимал почетное место по центру стола, молча разглядывая какие-то бумаги. Его лицо казалось осунувшимся, постаревшим, словно за последние семь дней все чудодейственные снадобья столичных лекарей выветрились из его крови, приоткрыв на миг истинный возраст. Всех прочих, мемория-протоколиста, пару слуг-сервусов и стражников Гримберт не удостоил взглядом. В пьесе, которая должна была здесь разыграться, никто из них не играл значимой роли.

- Гримберт Туринский, маркграф! – возвестил герольд где-то позади.

В тоне его голоса не угадывалось надлежащего титулу почтения, он звучал как-то сухо и по-деловому. Да уж, подумал Гримберт, пытаясь сдержать кислую усмешку, кажется, меня пригласили не на бал. Как будто кандалы на руках напоминали об этом недостаточно явственно.

- Ваше сиятельство граф, мы пригласили вас сюда, чтобы предоставить вам гарантированное законом империи право защитить себя, - Алафрид провел рукой по лицу, словно пытаясь разгладить появившиеся на нем морщины, - После чего определить вашу судьбу.