Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

- Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла к нему навстречу…

Несмотря на то, что приор Герард давно лишился губ, отчего его голос звучал невнятно и неразборчиво, он оставался превосходным оратором. Его голос быстро укротил шелест бескрайнего человеческого моря и теперь плыл над ним, волнующий и рокочущий. Толпа беспокойно ежилась, стоило ему сбавить несколько тонов, и сладострастно обмирала, когда голос приора несся вверх.

Один снаряд, подумал Гримберт, силясь отодвинуть бесплотную мысль подальше от пиктограммы активации оружейных систем в визоре «Судьи». Всего один снаряд – и эта раздувшаяся кукла превратится в шлепок кровавой мякоти на алтаре. Вот уж точно будет чудо, только едва ли братья-лазариты поспешат занести его в летописи…

Не пробиться, это он понял сразу, едва лишь заняв причитающееся ему в нефе место рядом с другими рыцарями. Даже если каким-то образом ему удастся покинуть собор, не превратившись в груду дымящегося железа, братья-монахи неизбежно возьмут свое. Единственная нить, связывающая остров с сушей – это паром. Превосходная мишень для всех орудий монастыря.

- Иисус говорит – воскреснет брат твой…

Гримберт вздрогнул, услышав резкий хлопок, так похожий на выстрел. И с опозданием понял, что издала его захлопнутое в скрюченных руках приора Герарда.

- Хватит, - неожиданно четко произнес он, глядя на толпу сверху вниз, - Довольно. Я могу читать дальше. Про камень, который откатили от пещеры. Про Лазаря, которому Иискус сказал: «Лазарь! Иди вон!». Но многие из вас и без того знают Евангелие на память. Едва ли вы находитесь здесь потому, что хотите услышать его еще раз. Чего же вы хотите? Зачем явились?

По толпе прошел взволнованный шелест, беспокойный и нечленораздельный. Гримберт видел, как паломники недоуменно озираются – резкий переход приора вывел их из привычного состояния молитвенного транса.

- Я скажу вам, почему вы в Грауштейне, - Герард отложил громоздкое Евангелие и провел скрюченными почерневшими пальцами по стеклу раки, - Вы здесь из-за чуда.

Из толпы вырвалось несколько возгласов, быстро утонувших в ее беспокойном клекоте.

- Вы ждете чуда. Вы явились, чтобы прикоснуться к нему. Приникнуть. Не понимая ни природы чуда, ни его сути, вы рефлекторно желаете обладать им, идете на его зов. Как голодные псы, ощущающие запах несвежей кости.

Лишенные век глаза приора Герарда казались выпученными и потемневшими, как несвежие маслины, но Гримберту показалось, что сейчас они различают каждого из многотысячной толпы в соборе, включая его самого, съежившегося внутри стальной скорлупы.

- Так давайте же. Вот оно! – Герард сделал короткий, как выпад кинжалом, жест в сторону раки, - Вот чудо, которого вы так алкали. Попросите у него того, что собирались, отправляясь в Грауштен! Ты, попроси пятку Святого Лазаря, чтоб она исцелила чирьи на твоем лице! А ты, в дурацком шапероне, попроси у нее вернуть зрение. Что-то еще? Просите, просите смело, это же чудо Господне! Попросите у него здоровья, как у графа, чтоб в ваших жилах вновь текла живая кровь со свежими эритроцитами! Попросите золота, чтобы не есть до конца жизни картофельные очистки, запивая радиоактивной водой! Смелее! Попросите защиту от баронского произвола и зависти соседей! Ну!

Гримберт ощутил, как дрожь прошла даже по литой рыцарской шеренге. Слова, сказанные Герардом, не просто распаляли паству, они жгли изнутри, вырывая из сотен глоток протяжный вздох.

- Для вас чудо – это то, к чему можно прикоснуться, - с неожиданной горечью произнес Герард, глядя сверху вниз на толпу, - То, от чего можно отщипнуть кусочек. И это значит, что вы ни черта не знаете о чуде!

Гримберт услышал щелчок рации на коротком диапазоне.

- А святой отец не дурак полоснуть словом, - в голосе Шварцрабэ сквозило невольное уважение, - Хотел бы я посмотреть на него в бою…

- Вы жаждете чуда, - приор Герард на миг отвел пылающий взгляд от толпы в сторону раки с мощами и впередистоящие испытали кратковременное облегчение, - Вы молите о чуде, как нищие молят о блестящей монете, не сознавая сути этого таинства, охваченные одной лишь человеческой жадностью, извечным из грехов. Для вас чудо – это изобилие пищи, созданное из нескольких хлебцов или возможность упиться дармовым вином, сотворенным из воды. Разве в силах вы постичь Божью благодать, явленную через это чудо? Разве в силах осознать, чему именно свидетелями стали? Нет. Вы не причащаетесь чудом, вы пожираете его, как голодные крысы. И оттого ваши души обречены источать зловоние, как крысиные потроха.

В чертах приора Герарда на миг проступили гипертрофированные жуткие черты «Вопящего Ангела» - тяжелые изломы бронепластин, угловатый шлем-бургиньот, короткие отростки реактивных минометов.

- Чудо – это не ярмарочный фокус, - голос Герарда враз сделался тише, вынудив толпу беспокойно прилить к алтарному возвышению, чтобы не пропустить ни единого его слова, - Не фейерверк, нужный лишь для того, чтоб на секунду оторвать вас от миски с похлебкой, вызвав удивленный вздох. Это величайшее из таинств, чья природа непостижима и загадочна. Никто не знает, когда дух Господний являет себя, по какой причине и с какой целью вмешивается в привычную ткань мироздания. Только дураку позволено считать, будто, являя чудо, Господь намеревается потрепать вас по голове, как симпатичную шлюху, только лишь за то, что вы выполняете свой христианский долг. Чудо Господне непознаваемо, как человеческий геном. Оно может быть даром, но может быть и наказанием. Может быть ответом на вопрос, но может быть и самим вопросом.

Он изменился, подумал Гримберт, снижая громкость динамиков, чтоб отстраниться от гремящей под свободами собора проповеди. Что-то в нем изменилось. Сразу и не сказать, что именно, но изменение угадывается, как угадывается модификация внутренних органов в изношенном постаревшем теле. Приор Герард остался все тем же пламенным рыцарем-монахом, которого он помнил по Арбории, однако теперь его жар ощущался иначе. Опаляющий сердца слушателей, он в то же время казался проникнутым какой-то непонятной внутренней горечью. У Гримберта возникло невольное ощущение, что бичуя толпу словом, святой отец и сам страдает от этого, будто удары невидимого хлыста терзают его собственное тело.

Эге, подумал Гримберт, а не стал ли наш приор, чего доброго, флагелянтом? Впрочем, едва ли. Его плоть и без того едва держится на костях, вздумай он истязать себя кнутом, вся она сползла бы давным-давно на пол…

- Чудо… - нараспев произнес Герард, на миг закатив обрамленные гниющей кожей глаза к расписанному куполу собора, с которого вниз глядели меланхоличные и пустые лики святых, - Если считать чудо ответом, обращенным душе верующего, невольно возникает вопрос, как должно его ждать, с христианским ли смирением, как всякую весть от Господа нашего, или дерзновением, тщась постигнуть таинство? Ибо разве не сказано в Евангелии – «Стучите, и отворят вам?».