Дэвид Эннендэйл - Грешные и проклятые

Если вы думаете, что это сделало мой выбор легче, то ошибаетесь. Это по-прежнему был худший момент моей жизни. Но этот взгляд в ее глазах показал мне, какой выбор будет правильным .

Я любил ее. А она меня не любила. Тогда почему я должен был умирать ради нее?

Нет, вы бы не сделали лучший выбор. Я уверен в этом.

Я рыдал, когда отпустил ее. Она пошатнулась за мгновение до того, как столкнуться со стеной. Из стены плоти появилось лицо Мейсера, глядевшее на нее с алчностью и болью.

Лигейя Роун молча смотрела на меня. Она не умоляла. Она не говорила ничего. С таким взглядом ей и не нужно было ничего говорить.

Я чувствовал, как ее взгляд прожигает мою спину, когда я повернулся и побежал. Я чувствовал его, когда поднялся по трапу к шлюзу, ведущему в капсулу. Коридор уже начал изменяться, но стены там еще были металлическими. Что самое важное, стена, запиравшая шлюз, еще не стала частью чудовища.

Я ощутил всплеск надежды, хотя он был приглушен ужасом, скорбью и последним взглядом Лигейи. Хотя я больше не видел ее, этот взгляд был со мной, словно кинжал, вонзенный в мое сердце.

И он до сих пор со мной.

- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… - простонал я, открывая панель и поворачивая рычаг. Я молился не Императору. Наверное, я молился жестокой и капризной галактике. Возможно даже, я молился чудовищу, ибо оно стало моим миром, и в своем бессмертии и всемогуществе оно было настолько близко к божеству, насколько я мог вообразить. Я мог бы и не молиться. Удача была на моей стороне, и стена поднялась, открыв не затронутую изменениями спасательную капсулу.

Лигейя закричала, когда шлюз открылся. Она кричала от гнева и моего предательства - и от боли. Я охнул от ужаса, услышав ее крик, когда пытался открыть люк капсулы. И я испытал облегчение, когда страшный вопль оборвался, и молитва чудовища погнала меня дальше.

Я открыл люк капсулы, потом повернул рычаг, закрывая шлюз. Когда стена опустилась, перемены достигли и ее. Металл стал плотью, и из этой плоти появилось ужасное лицо Лигейи, потянувшееся ко мне. Завопив, я бросился в капсулу, захлопнул люк и вдавил кнопку запуска. Капсулу сильно встряхнуло, я ударился головой о консоль управления и потерял сознание. После этого я лежал в капсуле беспомощный, но это уже не имело значения. Я спасся.

Едва ли вы справились бы лучше.

Я рад, что выжил. Если бы мне пришлось снова делать этот выбор, я выбрал бы то же самое. Но я сожалею, что был вынужден так поступить. Я не хотел, чтобы все это случилось. Я скорблю о мертвых, и особенно о Лигейе. Память о них живет во мне. Я навсегда запомнил их лица.

Это тоже чего-то стоит.

Должно чего-то стоить.

Было одно обещание, которое я нарушил. Я так и не прочитал проповедь на «Лигуриане», как просил меня Хьюзен. Если бы мне сейчас представилась такая возможность, мне было бы что сказать. И теперь моя проповедь шла бы из самой души. Я говорил бы очень убедительно, потому что теперь я не испытываю сомнений. Я говорил бы о чудовищах, о судьбе, и о переменах. Я учил бы страху перед божественным, ибо сам познал его истинную меру.

Я научился страху перед истинным богом.

Я научился бояться Изменяющего Пути.

Маррикус распахнул свои одеяния, показав шею и грудь.

- Вы видите? – прохрипел он. – Я не вижу их, но я их чувствую. Я думал, что спасся, но похоже… я ошибался.

Посмотрев на себя, он обмяк, опершись о катафалк.

И сразу же раздался ужасный звон колокольчиков и пронзительный то ли вопль, то ли свист.

Рука Валемара скользнула к пистолету, когда из тумана внезапно возникла фигура похоронного сервитора. Он издавал бессловесные вопли порицания, и Маррикус испуганно отшатнулся от катафалка.

- Их здесь полно… - прошептала Вендерсен.

Валемар оглянулся. Она была права. Похоронные сервиторы выходили из тумана, покачиваясь на высоких ногах, похожих на ходули, шелестя саванами, звеня колокольчиками. Их золотые лица смотрели на людей, и Валемар почувствовал, как его голова наполняется болью. Он пошатнулся, держась за череп. Казалось, что голова сейчас взорвется. Сервиторы словно говорили между собой, не обращая внимания на людей, шагая среди носилок, проверяя лежавшие на них тела.

Валемар снова потянулся за пистолетом. Он хотел застрелить сервиторов. Но не мог. Мог лишь наблюдать, как они откинули саван с ближайшего катафалка, открыв под ним…

- О… - тихо произнесла Лина Вендерсен. Валемар повернулся к ней, но ее там уже не было. Она лежала на катафалке, ее кожа была изрезана, взгляд широко открытых глаз устремлен в никуда. Отшатнувшись, Валемар повернулся к Маррикусу. Но миссионера тоже там не было. На другом катафалке Валемар заметил что-то, что, вероятно, когда-то было человеком, искаженная плоть мертвеца пульсировала, на ней появлялись словно силуэты лиц. Валемар отвернулся, не желая смотреть на этот кошмар.

На него упала тень. Похоронный сервитор склонился к нему, устремив на него пылающий взгляд красных глаз.

Таких же, как аугметический глаз полковника.

Валемар отшатнулся.

- Нет, нет, нет…

Край катафалка уперся ему в спину. Металлическая рука сервитора схватила его за голову и заставила повернуться. Валемар увидел себя и посмотрел в свои глаза. В кровавую дыру в черепе между ними, там, куда попала пуля адъютанта.

Он хотел говорить, молить о прощении, о помощи, но он больше не чувствовал, что Бог-Император стоит за его плечом. Он чувствовал только холодный камень могильной плиты. Боль в его голове росла, распухала, наполняя его и опустошая одновременно. Мир вокруг словно ускользал от него.

И, наконец, он перестал что-либо чувствовать.