Артем Мироненко - Земля – лишь ферма

Не так давно моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я узнал об ужасной гибели родителей и о таинственном исчезновении целой деревни. Изувер, который все это провернул, стал моим начальником, а я… и сам теперь не понимаю, кем я стал: то ли бандитом, то ли шпионом, то ли козлом отпущения для обеих организаций одновременно. Словом, мне и так было несладко, а тут еще потрясений привалило: воскрешение Громова, инопланетные твари и их сотрудничество с любимчиком московских бабушек. Прямо голова пошла кругом. Я уже и не знал, во что верить. Но так ли важно это было знать сейчас? Не проще ли пока притвориться?

– Хорошо, хорошо, я понял. И верю вам. Но хотелось бы самому увидеть этих долговязых. Может, у вас есть их фото? Или видео?

– Ох, Никитушка, еще насмотришься. Было бы на что смотреть.

– Значит, есть?

– Раз уж тебе так не терпится, тогда любуйся. Никто не запрещает. Тем более что ты давно уже мог это сделать, просто не обращал внимания. – Немного отъехав в кресле, Громов указал пальцем на стенд.

– Там? – задумчиво пробурчал я, бегая глазами по стенду.

– Ага, только отсюда ты ничего не увидишь.

Я подошел к стенду, но желаемое отыскал не сразу. Несметное количество фотографий, бумажек с какими-то записями и вырезок из газет и журналов, соединяющихся между собой нитками и стрелками разных цветов, привело меня в полную растерянность. На фотографиях часто фигурировал Шакалов, причем как со своей свитой и компаньонами-бандитами, так и с государственными деятелями, высокопоставленными полисменами, прокурорами и судьями. Ну и конечно, все с теми же пресловутыми московскими бабушками, глядящими на него так, будто ему предстояла канонизация, а не пост мэра.

Не обошли вниманием молотовские шпики и мою скромную персону, а также Кирилла, Дашку, семейство Стаховых и, разумеется, самого миловидного психотерапевта в Москве. Натали, кстати, очень даже неплохо смотрелась на этих фотографиях. А ту, где она в коротких шортах и обтягивающей футболке на утренней пробежке, я бы смело отправил на какой-нибудь престижный конкурс фотомоделей. Победить, может, и не победила бы, но без приза зрительских симпатий уж точно бы не осталась. А что, это идея. Доберусь домой, устрою ей миниконкурс красоты, только первым этапом будет «дефиле без купальника».

Непристойные помыслы развеялись вмиг, когда я увидел то, что увидел. А увидел я существо, отдаленно напоминающее человека с явно выраженными отклонениями в развитии. И, судя по физиономии, не только в физическом.

Оно имело две ноги, которые заметно короче туловища, и две длиннющие руки, не достающие до пола всего каких-то пятнадцать – двадцать сантиметров. На каждой по четыре пальца. Хотя сначала мне показалось, что на левой руке их пять или даже шесть. Путаница вышла из-за того, что тварь скрестила третий палец со вторым и первым, а второй с четвертым. Я не стал долго размышлять, зачем она это сделала, и еще разок осмотрел ее внешность.

Голова у нее была лысая, яйцевидной формы и, на мой взгляд, чересчур великовата в соотношении с остальными частями тела. Высокий морщинистый лоб, ярко выраженные скулы и раздвоенный подбородок, выступающий вперед на пять-шесть сантиметров и образующий с нижней губой прямой угол, только усугубляли общую картину.

Глаза круглые, слегка выпуклые и пугающе огромные, занимающие чуть ли не четверть лица. В них отсутствовало цветовое разделение на склеру и радужную оболочку, если здесь вообще уместны такие термины и анатомические составляющие. Попросту два зеленых глазных яблока с узкими вертикальными зрачками, как у крокодилов, только красного цвета.

Рот под стать глазам, такой же жутковатый и огромный. Вероятно, и краев бы его видно не было, если бы долговязого сфотографировали анфас. Губы тонкие, синие, четко очерченные. Нос тоже имелся, но крохотный и немного вздернутый, а вот с ушами им не повезло, вместо них малюсенькие отверстия. По шесть с каждой стороны. Четыре находились в сантиметре друг от друга и образовывали горизонтальный полумесяц, чьи края устремлены к шее, а остальные два – вертикально под полумесяцем, как под зонтом. Они – словно ручка этого зонта. Правда, правая сторона головы мне была не видна и там могло быть устроено все по-другому.

С бровями и ресницами дело обстояло еще хуже. Их просто не было. Видимо, «марсианская» матушка-природа о них и слыхом не слыхивала. Зато с цветом кожи не подкачала. У нас такой «идеальным загаром» называется.

Одет долговязый был весьма незамысловато: серебристый обтягивающий комбинезон, возможно кожаный, и ботинки на высокой подошве. Если бы не рассказ Громова, наведший меня на мысль, что это существо – инопланетная тварь, прилетевшая откуда-то из созвездия «долговязых» с целью порабощения человечества, то я бы с уверенностью заявил, что на фото запечатлен трансвестит, употребляющий лошадиные дозы гормональных препаратов.

– Ну, что там, Никита? Отыскал внеземной разум?

– Отыскать-то отыскал, но… я их себе представлял как-то иначе.

– Как и все мы. Что ты почувствовал, увидев эту тварь?

– Уж точно не страх, если вы об этом. Только отвращение.

– То же самое чувство и я к ним испытываю. Как только о них подумаю, так и испытываю. А думаю о них я постоянно.

Оторвав фотографию вместе с куском газетной вырезки, к которой та крепилась скотчем, я положил ее на стол и легонько хлопнул по ней.

– Где и когда вы так удачно подловили этого красавца? И почему он в одиночестве? Куда его друзья долговязые подевались? С ним что, никто не водится? Я бы, например, не стал.

– А срывать было обязательно? – глядя на меня из-подо лба, сердито спросил Громов.

– Думал, так будет удобнее их обсуждать.

– Загляни в верхний ящик стола. Ты очень удивишься уровню долговязой коммуникабельности и тому, сколько работы нами было проделано.

Достав оттуда стопку фотографий, я и впрямь удивился. На них долговязых хватало с избытком, но больше всего меня удивило их общение с Шакаловым и некоторыми его приближенными.

– Вот так сюрприз! Как вам это удалось? Как вы вышли на них? Следя за Шакаловым?

– В том числе.

– Расскажете?

– В другой раз. Для тебя сейчас важнее узнать об истоках.

– Опять начинается! Хотя оно и не заканчивалось.

– Присядь! – указав на диван, вскрикнул Громов. В таком тоне он со мной еще не разговаривал, и мне стало как-то не по себе. Теперь я начал понимать, почему столько людей его слушаются. Не выпуская из рук фотографии, я вернулся на свое место. Однако Громов отобрал их у меня, бросил рядом с кобурой и, заключив мою правую кисть в ладонях, принялся ее поглаживать. Такое проявление заботы мне показалось не совсем нормальным, но с возражениями я решил повременить. – Информация, конечно, из ряда вон выходящая, и принять ее будет нелегко, но ты постарайся. И держись, сынок, ладно?