Катэр Вэй - По дорогам Империи

Почесав ноющий затылок и обнаружив там внушительную шишку, Калин снова вздохнул, еще раз окидывая взглядом результат вчерашних гуляний, сплюнул с досады и направился к колодцу.

* * *

В третий день после праздника ни свет ни заря на порог их дома явился Сава и спросил у отца взять на время самоходку. Он собирался отправиться к матери в Озерск: проведать жену, разузнать, не родила ли, да сообщить родне гордую весть о том, что Федун теперь мужчина, ну и узнать у сестры, прошел ли такой же обряд ее сын. Разница в возрасте у их детей ведь всего несколько дней. А так как Ардынка, выйдя замуж, сменила не только хату, но и деревню, а Федун едет с отцом, то за старшего в доме теперь остается Митек, и на попечении его шесть младших братьев и сестер-погодок. Сава очень нервничал и хотел побыстрее добраться туда и вернуться обратно, поэтому и пришел просить транспорт. Своего-то подобного отродясь не было: не по карману его семейству подобная роскошь. Отец, естественно, дал свою самоходку, которая, в отличие от дедовой, почти не пострадала в ночных гонках, а мать заверила соседа, что пошлет дочерей в помощь Митьку да и сама к вечеру наведается с проверкой, посмотрит, все ли у детей в порядке, накормлены ли, да и вообще, для успокоения души своей – все же, не совсем они ей чужие, соседи, как-никак.

Не успел Сава выехать со двора, как явился помощник Люта и позвал отца. Сказал, что явился человек от князя, и дело дюже важное, просил поторопиться. Вот и выходило, что Митяю сегодня, да и завтра, не до гулек с закадычным дружком, мать вся в хлопотах домашних, потому как девочек дома не будет, а отец, несмотря на выходной день, ушел на важный Совет, и даже погода с утра обещала быть теплой, солнечной. Ну, вот и как не воспользоваться таким подарком судьбы и не сгонять по-быстрому в «пещеру»? Калин сказал отцу, что хочет ненадолго сходить в лес для отточки охотничьих навыков, которые получил от их лучшего охотника Степана, к которому его уже давно пристроил Лют в ученики. Отец уже в дверях дал на то разрешение и быстрым шагом устремился вслед посыльному.

– Посидел бы ты дома, сынок, – вздохнула Инала, закрывая за мужем двери. – Вот, неймется тебе, шальному, все по чащобам этим рыскать. Ладно, еще со Степкой когда, али с батькой, но одному… А вдруг, зверь какой, а?

– Мам, ну, что ты переживаешь, не боись, я же обучен, умею себя в лесу вести, а коли зверь какой встретится, так это же хорошо.

– Чего же тут хорошего?

– Ну, как чего? – усмехнулся мальчишка, натягивая уже второй сапог. – Свежатина к ужину будет, а коли с шерстью мягкой, так воротник тебе к зиме!

– Ой, дурень-то, дурень! – всплеснула Инала руками. – Да не дай Боги, мягколапа тебе встретить, ты даже не представляешь, как этот зверь коварен и опасен! Знаешь, что, прежде чем в лес идти, зайди в Храм и поставь лучину зажженную у ног покровителя вашего. Да вот, – она полезла в сундук и достала пару цветных платочков. В маленький насыпала соль со специями (больших денег в деревне она стоит, и купить можно только на великом торгу или в городе), а в платок побольше она положила краюху хлеба, также от души посоленную, пустую плошку и глиняную бутыль с молоком. – А это – лесовичку в подарок, ток молока в плошку налить не забудь, понял?

– Понял, мам, спасибо, – он сложил подарки в походную суму вместе со своим обедом. – Ты у меня сама лучшая, – чмокнул он мать в щеку и был таков.

Инала, стоя на крыльце, прижала к груди висевший на шее родовой оберег и зашептала охранную молитву в спину сына.

Калин не придал значения тому, что на площади несмотря на столь ранний час уже собралось изрядно народу. Также он не видел, как с восточной стороны уже после обеда над дорогой в деревню поднялся столб пыли от копыт отряда десятника Крама, потому что в это время он уже вовсю орудовал в подвальном хранилище бывшего музея, увлеченно ковыряясь в древних экспонатах. А вот Сава, который почти доехал до Озерска, почуял неладное и, не раздумывая, рванул назад.

Вернулся Калин затемно и был сильно удивлен и не на шутку встревожен вечерней, нездоровой суетой в родной деревне. Некоторые калитки стояли нараспашку, горели факелы во дворах, то и дело из хат слышались женские рыдания и стенанья. Люди то тут, то там толпились кучками, тихо переговариваясь, и, завидев мальчика, подозрительно замолкали, провожая его очень странными взглядами. Домой он уже не шел, а бежал, даже летел на всех парах и, уже подбегая к своему забору, увидел толпу людей, скорбно опустивших головы при его появлении. Сердце сдавило с такой неистовой силой, что аж в глазах потемнело. Калитка и двери в хату были открыты нараспашку, кругом факелы, люди в застывших позах.

Дед лежал на обеденном столе, накрытый белой скатертью с черными птицами и ликами Богов. На лавке, у изголовья покойника, сгорбившись, сидел позеленевший и вмиг постаревший Юр, с обвязанной головой и расплывшимися темно-фиолетовыми синяками под обоими глазами.

– Отец, что случилось?

– Вот так все и было, – тяжело вздохнув, закончил свой рассказ о минувших событиях Юр и в упор посмотрел на Калина. В глазах читался вопрос: осуждает или нет?

Мальчик сидел, молча опустив голову, а по щекам его текли слезы, капая у ног крупными кляксами на потемневшие от времени половые доски.

– Мама где? – еле выдавил он сквозь слезы.

Юр посмотрел на дверной проем, ведущий в родительскую спальню.

– Спит она, – тяжело вздохнул. – Бабы там, соседки, хлопотали над ней, настойками успокоительными да отварами всякими отпаивали. Не дайте Боги, опростается раньше срока… еще и это дитя потеряем.

Калин так и сидел недвижимой куклой, ничего не видя вокруг, только слушал отца, корил себя и лихорадочно размышлял над тем, как все исправить.

– Я… верну… их, – борясь со спазмами, давившими горло, просипел Калин. – Верну. Клянусь, отец…

Юр молча опустил свои тяжелые, широкие ладони на мелко дрожащие, такие хрупкие плечи сына.

Лучины над телом покойника догорали. Служитель храма, не переставая бубнить молитву, периодически заглядывая в здоровенную книгу, недобро зыркнул на своего служку. Тот встрепенулся, словно ото сна, и поспешно сменил в светце лучины. Монотонный басовитый голос чтеца заполнял собою все пространство помещения, будто туман, такой густой, что его, казалось, можно было потрогать.

* * *

Люта похоронили на следующий день, подпалив погребальный костер на закате. Собралась вся деревня. На похороны главы пяти Старейшин приехал Княжеский управляющий. После ритуальной церемонии он подошел к Юру.

– Здрав будь, многие лета тебе, – приветствовал он нового главного Старейшину, виновато опустив глаза в землю.