Катэр Вэй - Ган

Старый барсук не вел счет дням и годам своей жизни, и на то были свои веские причины. Он попросту не умел этого делать. И весь его взъерошенный и уже, к сожалению, неопрятный вид красноречиво говорил о том, что даже если бы и умел, то уж не стал бы терять своего времени на столь пустое и глупое занятие. Кому какое дело сколько этих дней прожито? Уж коли ему самому плевать, то и другим – подавно.

Но, все же, если бы такой счет и велся, то старый грызун пустил бы все на самотек, рано или поздно, но точно. Хватало одного лишь взгляда, даже брошенного вскользь, на его захудалое жилище, на его потешный и потрепанный вид, как тут же становилось понятным, что порядок тут не прижился и не приживется никогда. Но так было не всегда. Свежи еще воспоминания о бесшабашной юности и оголтелой молодости, о тех временах, когда сила и удаль лились через край и орошали все на его пути. И легко и весело было жить. Куда все это ушло? Как незаметно пролетело то беззаботное и счастливое время.

Вздыхая и покашливая, барсук выбрался из норы, попутно теряя клочки шерсти и остатки самоуважения на неровных краях узкого лаза. Расширить бы его, да все лапы не доходили. Куда приятнее, отправившись на поиски пищи, поразмышлять о сущем. Наевшись до отвала, возвратиться в дом, продолжив волшебное плаванье по волнам сладких грез. Сегодняшний день не стал исключением. Дождавшись сумерек, старый лентяй выбрался на промысел. Высунув голову из норы, он с неторопливостью черепахи повел головой из стороны в сторону, при этом непрерывно вдыхая носом ночной воздух. К досаде своей барсук наткнулся на неприятный сюрприз в виде тумана и издал звук полный презрения к судьбе и погоде:

– Пфр…

Мгновение понабилось ему для того, что бы принять решение. Повиливая толстым облезлым задом, он направился к месту, которое уже на протяжении двух недель обеспечивало его если не самой изысканной, то наверняка одной из оных пищей. Та легкость, с которой было принято это решение, объяснялась довольно просто: место это было всего в нескольких десятках метров от его «лачуги», и по нелепой случайности этот пищевой склад до сих пор никем не был обнаружен. Почему? Да не все ли равно! Ствол упавшего давным-давно дерева подгнил и стал мягким и податливым, и стоило только подцепить коготком кору, как под ней обнаруживалось то, от чего у любого порядочного барсука слюна выделялась с такой скоростью, что в пору задуматься о своей безопасности. Чего доброго и захлебнуться не долго. Личинки короеда, такие вкусные, толстые и медленные. Сказка. Разве туман сможет стать помехой в достижении того блаженства, которое ожидает его по окончании этого короткого, пусть неудобного в связи с плохой видимостью и невыносимой сыростью пути.

Ловко обегая выступающие из земли корни исполинских сосен и пригибая голову в тех местах, где кусты ежевики раскинули свои колючие ветки, ночной охотник неумолимо приближался к заветной цели. Решимость, с коей он углублялся все дальше в лес, навевала мысли о том, что ничто в этом мире не способно остановить этот бег. Но вдруг он замер, как будто наткнувшись на невидимую стену, и в следующий миг весь обратился в слух, безжалостно напрягая свое зрение и заставляя собственное сердце биться не так громко.

Он отчетливо услышал шаги и мог дать любую клятву, если бы знал хоть одну, что он слышит поступь одного человека. Умелую и очень тихую. Так ходят охотники, не брезгующие, кстати, и такой шкуркой, которая надета самой природой и на него. Бежать назад не имело смысла, оставалось только затаиться и постараться не двигаться совсем. И не дышать. Кто их знает, этих людей? Можно верить рассказам из детства о том, что люди медленны и глухи в сравнении с ним и остальными обитателями леса, можно, но не верится. Лучше слиться в одно целое с лесом, стать его неотъемлемой частью. Стать корнем, причудливой веткой или, на худой конец, кучей лосиного дерьма. Кем угодно, только не воротником на чьей-то куртке.

Шаги все приближались, невольно неся с собой ответ на главный вопрос: смерть это идет или испуг? И принесли смерть.

Людей было двое. Встряхнув головой, не веря глазам своим, барсук вновь посмотрел в сторону идущих людей и убедился в их правдивости. Людей было двое, но шаги до сих пор слышались только одного. Это означало, что зверек в первый и последний раз в своей жизни увидел таинственного гана, а не охотника на животных. Он столько раз слышал о них, но никогда не воспринимал эти разговоры всерьез, и как видно, зря.

Сорвавшись с места, он устремился назад, под покров своего дома в пустой надежде на спасение, и, сделав всего несколько прыжков, рухнул замертво, с испугу не заметив острый обломанный сук, наткнувшись на него со всего маху. Одна из старинных лесных легенд подтвердилась: посмотревший в глаза гану в живых не остается или существует еще очень недолго.

Пройденный путь Пато научился исчислять не переходами и днями, и даже не привалами. Мастер Тао привил ему понимание иной меры, а именно: «иду и надоело» и «иду и надоело, но надо идти дальше». «Любой путь не исчислим в днях и шагах», – говорил он. На любой, с его точки зрения, глупый и не нужный уточняющий вопрос следовал один и тот-же неизменный ответ: «Знай свое место» – и все. Оставалось теряться в догадках. Чему можно научиться у человека, который и не учит-то ничему? Не отвечает на вопросы, не дает никаких пояснений своим действиям. Каждый прожитый день с мастером заканчивался одинаково. Тао Ган снимал свой пояс, устраивая его рядом с собой, с улыбкой смотрел на него и говорил:

– Еще один день, Пато. Расскажи, что ты сегодня узнал и чему научился.

Что можно ответить? Ничего. Так день и заканчивался: один из них интересовался у другого о его достижениях, и не получив не то что вразумительного, а попросту хоть кого-то ответа, устраивался спать. А последний, будучи всего лишь подмастерьем и придатком человека с большой буквы «Г», запасался терпением и принимался за несение службы.

В обязанности его входило не так мало, как мечталось в начале обучения. Будучи в лесу, как теперь, следовало обойти место ночлега и убедиться в его безопасности. Полный бред, если учитывать, что мастер Тао не стал бы устраивать привал в опасном месте. А уж коли он с безмятежным видом вытянулся во весь свой немалый рост и тут же мирно задышал, что указывало на мгновенное погружение в сон, это гарантировало спокойную ночь. Никто не только в здравом уме, но и в бешеном или даже безумном состоянии не рискнул бы подойти к спящему охотнику. Охотнику на «зверя».

Так же в обязанности Пато входило ведение всего походного хозяйства: чистка котла, которым за все те два года, что он провел с Тао Ганом, они так ни разу и не воспользовались, осмотр и починка обуви и одежды, проверка состояния инструмента для добывания огня. Вот что может произойти с камнем и билом? Что?!!! И все же каждый раз Пато все исполнял в надлежащем виде и никогда не помышлял обмануть мастера.