Катэр Вэй - По дорогам Империи

– Мам, меня Стривор в ученики берет, – вдруг ни с того ни с сего соврал Калин. – Я должен уехать, ты не против?

– Что? Что ты, сказал, сынок? – посмотрела она растерянным взглядом на сына, медленно повернула голову в сторону мужа. Говорила она медленно, будто вспоминала каждое слово. – Ты это слышал, Юр? Как это, к Стривору? Чему он нашего мальчика научить сможет?

Юр с болью в сердце смотрел на еще недавно прекрасную супругу. Теперь же перед ним сидела, казалось, чужая, бледная, изможденная женщина, на вид гораздо старше, чем его Инала. Красные глаза и черные круги под ними, лицо осунулось, глубоко залегли морщины, волосы спутанные, и только сейчас Юр заметил, что почти седые, а на белесых щеках блестели две мокрые дорожки от не просыхающих слез.

Он опустил взгляд в стол и принялся врать, чего ранее не делал никогда:

– Пусть поедет, не держи его, Инала, не всем же в нашем роду быть деревенщинами. Выучится и станет наш Калин важным человеком. Уж, слава Богам, род наш позволяет даже в столице на обучение поступить, не то, что у ключника безродного. Денег у нас на такую учебу нет и связей тоже, а вот фамилия есть, и этого не отнять. Приглянется наш сын князю, глядишь, и поможет в люди выбиться.

Инала, насмешливо вскинув бровь, криво улыбнулась одним уголком иссохших губ.

– Неужто ты сына нашего в бояре пророчишь? – прошелестела она севшим до шепота голосом.

Слова супруги почему-то так задели Юра, что вдруг, неожиданно даже для себя самого, он слегка вспылил:

– Не быть ему боярином, – басовито пробурчал он, не поднимая глаз на жену, – и даже счетоводом не быть, коли ты его от юбки своей не отпустишь. Есть таланты у ребенка, есть и люди, что помочь могут, а ты держи его дома, пусть сидит, охотой промышляет, это у него тоже неплохо выходит.

Калин сидел, уткнувшись подбородком в грудь и положив руки на колени, скрупулезно вычищал грязь из-под одного ногтя другим, до боли закусив нижнюю губу.

Инала посидела молча пару минут, потом тихо поднялась с лавки и нетвердым шагом ушла в спальню. Стакан с молоком так и остался стоять на столе не тронутым.

Юр прокашлялся и изрек:

– Ну, вот и поговорили. Права мать – завтра вставать рано, работы много, иди, укладывайся спать. А этот вопрос мы позже порешаем. Не боись. Уж коли ты решился, я уговорю ее.

* * *

Калин еще долго не мог уснуть, все лежал и слушал тяжелые, мрачные шаги отца, который бродил под окнами во дворе, нарезая очередной круг. Отец медленно вышагивал под перекличку звезд уже не один час и все думал, думал, думал… Бывало, и вслух рассуждал, а еще говорил с Мурайкой, что Калин тоже слышал, вернее сказать, видел, нечаянно поймав ментальную волну, как в радиоэфире. Вот и не спалось мальчишке, а рассвет все близился, скоро вставать…

Юр все разложил уже по полочкам: и кому за женой приглядеть в его отсутствие, пока он с сыном по болотам бродить будет, а это неделя, наверное, никак не меньше. И на кого хозяйство оставить – тоже придумал. Не мог он придумать лишь одного: на чьи плечи переложить свой пост Старейшины на время похода. И еще одна мысль сильно терзала его душу – а правильно ли он поступит, если отпустит сына в столицу за девочками? Не сгинет ли там его мальчик вместе со всеми? Вернется ли? Нет, навряд ли он исполнит задуманное и вернет сестер и друга, да и сам, верно, погибнет. Каким бы непростым он ни был, обученным и умелым, но как ни крути, Калин всего лишь ребенок – мальчишка одиннадцати лет от роду, и переть против имперской системы у него никаких сил не хватит. Выходит, что как ни крути, а силенок-то маловато у подростка для задумки этой. Ему бы подрасти, подучиться искусствам боевым… но что он может дать сыну? Чему научит, если сам наукам военным не обучен. Деревенщина…

Сильно задел его тот недомерок в черных кожаных одеждах, с плетью в руках. Лет-то пареньку едва ли двадцать наберется, да весу в три раза меньше, чем у него самого, а как врезал… Вырубил с одного тычка… а мог бы и убить с неменьшей легкостью. Вот бы Калина к такому в ученики отдать на годик-другой, но где сыскать подобного человека? Может, и права Взора, надо сходить в эти болота… первое же ее пророчество сбылось, глядишь, и тут правду сказывает, а не бред после дурман травы несет. Тут еще и Мурайка маслица в огонь подлила, показав в виртуале картинку – в позапрошлом году она видела, как человек на самой границе у болот охотился на грюма, мутанта-медведя. Нормальные люди этого зверя десятыми тропами обходят и, лишь завидев след, в ужасе бегут подальше от тех мест, а он в одиночку и завалил. Мда… Возможно, вполне возможно, это и есть тот самый воин, о котором Взора сказывает.

Юр уселся на ступеньку, крутя в пальцах вынутую из шерсти на Мурайкиной морде сухую травинку, размышлял:

«Ну, ничего, времени пару дней еще есть, погоды днем пока стоят вполне себе терпимые по холоду – ночевать в лесу можно, вот только, жену уговорю да, наверно, схожу в Храм и попрошу Сергия подменить меня по долгу службы, ну и жертву Богам перед дорогой дальней принесу…»

– Ну, вот и хорошо, ну, вот и порешали, – бубнил он себе в бороду чуть слышно. – Ну, что, Мурочка, сама походишь пока до лесу и обратно? Молодца. А доиться Марьянке дашься? Ну, умница ты моя, ну иди, иди – поглажу.

Животное, сделав к Юру пару шагов, опустило рогатую голову, подставляя морду, и довольно зажмурило свои овальные глазища.

– Ты тут присматривай за всеми, – говорил Юр навке, нежно проводя кончиками пальцев по волоскам над носом. – Иналу мне береги.

Мурайка отослала Юру ответ, как она с палкой в зубах скачет перед Иналой и виляет от счастья своим мощным тазом, мотая хвостом в разные стороны и распугивая несчастных сивучей.

Юр рассмеялся.

– Нет, Мурачка, ты лучше собаки. Давай, милая, я тебе водички подыму из колодца, испей да поди, погуляй. Глянь, светло уже, и солнышко скоро подымится, а я Калина сейчас разбужу да схожу-ка к Сергию, побеседую с ним трохи, глядишь, и придет еще какая мысля путная в голову мою дурную. Ох, батька, батька, что же ты так рано меня одного-то оставил…

От воспоминаний о казни у Юра так сильно защемило сердце, что потемнело в глазах. Он застонал, прижав ладонью грудь, лицо исказила гримаса боли, как физической, так и моральной, и которая из них терзала яростней – не разобрать. Очень хотелось закричать во все горло, но с губ сорвался лишь глухой стон. Юр кулем завалился набок.

Мурайка ткнула притихшего человека мордой в лицо, лизнув один раз, и бросилась к окну, ведущему в комнату детей. Высадив его мордой, хрипло заорала:

– Му-у-у-у-у!

Калин взлетел с кровати, как ошпаренный, и ничего не соображая, первым делом схватил нож, но получив от навки визуальную картинку, кинулся на улицу. У дверей он столкнулся с перепуганной матерью – Инала тоже проснулась от шума и поспешила узнать, в чем дело, только она на всех парах неслась в детскую и чуть не сшибла сына.