Катэр Вэй - По дорогам Империи

Еще раз глянув на бабку, усердно дергающую клык из камня, Калин негромко сказал:

– И сдался он тебе. Да брось, не видишь, что намертво засел.

– Эдакий ты вумный, – заскрипела Взора охрипшим голосом. – «Брось!» Нормальные люди таким сокровищем не разбрасываются. Неужто не знаешь, какова цена ему на торге? Вепрятина сама по себе вообще крайне редкая добыча, и мясо это довольно дорого, зубы и шкура еще дороже, а бивни так и вовсе золотой монете равные! Убить этого зверя очень сложно потому, что кожа прочная да игольчатая. При ударе от них все отскакивает, что от застывшего варева из прыгучей лозы, но есть слабое место у вепря – бивни. Они крепче шкуры, но, если удастся обломить, то зверь изойдет кровью и очень быстро издохнет, потому что жила жизни у них именно в бивнях запрятана, а шкуру ты можешь попортить ему не раз и не два, но не убить, а лишь разозлить еще больше.

Сокровище свое Взора все же выдернула из камня и с охами, ахами и матерной бранью спустилась на землю.

Второй зуб она тоже попыталась сломить: и клюкой своей с размаху колотила, и даже прыгала, взобравшись на бивень с ногами и держась за плечи Калина. Тщетно. Прочная кость поддаваться и не собиралась, а люди потратили свое время впустую. Тогда, раздосадованная, она велела бросить тушу и поскорее убраться подальше, пока не пожаловали на шум родственнички или кто-нибудь еще страшнее. Но Калин просто не смог уйти с пустыми руками, особенно, после бабкиного просвещения о ценности их добычи – жаба не дала. Под заковыристые выражения и угрозы старухи он наскоро расчленил хрюшку и, закрутив в широкие листья, впихнул самые хорошие куски мяса в свой мешок, срезал пару широких полос игольчатой шкуры, а остальное оставил на поживу лесным жителям.

Нагруженный, как ишак, Калин двинулся в путь.

Очень жалко было покидать это место, довольно удобное для ночлега, но оставаться тут действительно стало опасно. Сумерки опускались на лес, близилась ночь, а более или менее годного ночлега им не попадалось. В итоге Калин просто остановился и твердо заявил своей неутомимой спутнице, что идти дальше он не намерен.

– Все, ночуем тут, – сказал он бабке, удивившейся такой наглости ребенка. – Если хочешь идти дальше, иди, а мне дров еще собрать нужно и поесть сготовить. Еще полчаса ходу, и фига с два чего видно станет, а я тебе не сова в потемках лазать и голодным, да без огня ночевать не намерен. Все, привал.

Он скинул тяжелый мешок на землю и устало опустился рядом, растирая натруженные плечи.

Старуха бурчала, но вернулась, сбросила на землю свою походную суму и полезла за бурдюком с водой. Напившись вдоволь, Взора удобно умостилась под деревом, достала курительную трубку, мешочек с травами для курения и, задымив, оперлась спиной о ствол, блаженно зажмурилась, скрываясь в клубах дыма. И вообще, создавалось такое впечатление, что верхняя ее часть попала под перезагрузку, окутавшись сизым туманом, а нижняя подергивалась, скорее всего, от усталости, но Калина передернуло от подобного, навеяв дурные воспоминания о прошлой жизни.

– Тьфу ты, наркоманка старая, – плюнув в сторону, буркнул мальчик себе под нос и отправился собирать сушняк.

* * *

Когда гуляешь в дикой, незнакомой местности, всегда нужно следить за тем, что находится под ногами, ведь существует огромный риск угодить в болотную трясину.

До этого почти ровная, пружинистая почва сначала сменилась на небольшую холмистость и частые, но неглубокие овраги, теперь вот попался этот остроугольный каменюка размером с Мурайкин сарай, и зеленая трава все чаще и чаще пробивалась, иногда, словно ковер, стелясь под ногами. Местами слегка пожелтевшая, местами и вовсе уже сухая, но трава. В их лесу ни подобных скальных глыб, ни островков травы не водилось – очень толстый слой прелой листвы и хвои, но мало-мало солнца. Здесь же деревья были не такие величественные и густые. Чем дальше они продвигались к намеченной цели, тем больше лес мельчал и редел, и когда впервые под ногой влажно чавкнуло, растительность в округе виднелась уже и вовсе скромная, тонкая и какая-то кривая. А горный хребет, видневшийся вдалеке, сильно сужался и уже вполне граничил с лесом. Камней встречалось все больше, как очень огромных, метров по пять-семь в высоту, так и острых, мелких прямо под ногами.

Весь третий день шли по скальному плато и заночевали в расщелине между нагромождениями нескольких громадных глыб. Холод до костей пробирал такой, что по ночам не согревал и костер. Усугубляла настроение еще и старая ведунья со своими видениями после очередного приема взвара из мшистых беленьких и желтеньких цветочков. Калин, в очередной раз поев так удачно доставшейся вепрятины, укладывался на отдых, а Взора, обкурившись и напившись отвара, устраивала дикие танцы и пляски вкруг костра, общаясь с Богами. Но Калину казалось, что она просто пьяная, и ее собеседники известны только ей одной. Очень похоже отплясывал их сторож в детском доме два раза в месяц: в день аванса и в день получки. Мальчик повернулся спиной к своей беснующейся спутнице и попытался уснуть. Ежедневные изнурительные переходы отнимали много сил, и если еще и не спать, то путешествие грозило окончиться летально. Невнимательный, рассеянный, ослабленный путник – это легкая добыча для несчастного случая или зверя. Калину об этом постоянно талдычил Леший – запомнилось. Насильно отключив свое сознание, мальчишка погрузился в липкий полудрем-полубред с калейдоскопом лиц родных и знакомых людей, кровавыми сценами, мутантами и каруселями с детских площадок. Видения всех трех миров перепутались, слепились и перемешались, перетекая из приятных воспоминаний в жуткие и обратно…

Вот он видит, как играет в карты с Умником на щелбаны и нещадно проигрывает. Каждый раз мутант щелкает его по лбу так сильно, что голова отрывается и улетает в кусты, откуда ее без устали притаскивал Борзя и водружал на место. После очередного щелбана, когда вновь отлетела голова все в ту же сторону, из кустов Борзя не появился, а послышалось аппетитное чавканье. Торчащий из-под веток зад мутанта радостно вилял тазом…

Калин почувствовал, как его спину обдало вдруг холодом, и в ужасе открыл глаза, невидяще уставившись в ночную мглу. Костер давно потух, в расщелине царили мрак и холод. Сон мгновенно ушел, но чавканье осталось.

В полуметре от него явно кто-то кого-то ел, и это уже точно был не сон.

Калин затаил дыхание и тихонько потянул из ножен свой кукри, прислушиваясь и ловя каждый звук. Справа от него всхрапнула бабка, чмокнув беззубым ртом, неразборчиво пробурчав, завозилась, закряхтела, переворачиваясь на другой бок.

«Ага, старуха жива и спит, – подумал Калин, – значит, жрут не ее и не она…»