Андрей Никонов - Шаг в сторону (часть 2)

Не нашли только самого главного злодея – княжича Тятьева, который, как оказалось, уже лет двадцать как умершим считался. Новость о его существовании настолько взбудоражила всю эту аристократическую шайку, что обо мне просто забыли. На время. Тем более что Полесье это с населением почти в пять сотен жителей оказалось никому не нужно, князья Северский и Рязанский широкими жестами пытались всучить стремный клочок земли соседу, то есть друг другу, и судя по всему, этот спор еще двести лет продлится.

А князь Смоленский существованием деревушки и ее промыслом был очень недоволен. До такой степени, что собственных дознавателей прислал, и что интересно, ни Северский, ни Рязанский князья и слова против не сказали, что уж там Жилинским и Горянским удельным – те вообще молчали в тряпочку. Шутка ли – полтыщи подданных, которые были уверены, что живут в медвежьем углу, вдруг оказались на границе княжеств. И хоть быт их был обустроен, правда, разрушен чуток во время штурма, но не сильно, так ведь им еще вливаться в местный социум. И князья решили, что спасение утопающих – дело рук их самих, а свои руки умыли.

Все это библиотекарь выдавал мне мелкими порциями, с подробностями и расуждениями, заодно внимательно слушая мой рассказ о происшедшем, в нужных местах охал, а уж когда я рассказал, как Хилков с Тятьевым-старшим бились над бездыханным телом Тятьева-младшего, и вовсе разнервничался, стаканчик бренди выпил и меня угостил. Так что первый этап допроса я кое-как прошел.

Под ясные очи боярина Росошьева я попал только в четверг.

Перед этим меня Мирон осмотрел, как, впрочем, и всех, кто участие в поисково-спасательной операции принимал, красная пыль – дело серьезное, а уж если колдунам передается, то проверять решили, не взирая на чины. Даже к Еропкину из колдовского приказа пришли, после этого Мирон проверяющего лечил лично, и даже спас. А глаз – что глаз, вырастет, как и рука, и половина ноги.

На этот раз лекарь был один, пышногрудой красавицы Любушки не наблюдалось, так что сам осмотр прошел быстро и без лирических отступлений. Убедившись, что никакие споры во мне не поселились, Мирон потребовал точного описания процесса – что и как Тятьев-старший делал с подопытными. Во время моего рассказа серьезно кивал головой, часто переспрашивал, уточнял детали. Особенно его интересовали энергетические шары, контролирующие рост гриба. У колдунов. Простых людей он и сам отлично мог использовать в качестве корма для грибницы.

А что там рассказывать, библиотекарю уже было доложено, так что только повторил. Шары как шары, цвет обычный, да и не успел я хорошо все разглядеть, сознание потерял, а там как тряхнуло – и я на поляне. И почему два дня прошли – не знаю. Мирон, кстати, тоже не знал. И Сила, к которому я с тем же вопросом приставал. Тот только сказал, что портальные перемещения – дело темное и недостаточно изученное, тем более между мирами – такое только в теории описывали, и вообще, радоваться надо, что выжил, а не застрял где-то между одним миром и другим.

Лаврентий Некрасович был не один. По правую руку от шефа сидел Розумовский, а по левую – сам Епанчин. Под это дело и кресло притащили роскошное, даже посолиднее, чем у тиуна княжьей канцелярии.

Я вошел и скромно остался стоять, что характерно, предложения присесть не последовало.

Росошьев вперил в меня тяжелый взгляд, хмыкнул.

- Смотри, Нестор Петрович, как держится. И не боится нас.

Епанчин пожевал губами, постучал пальцами по столу.

- А чего ему бояться. Он уже свою историю всем рассказал, если что в секрете оставил, то уж точно не расколется. Хомич говорил, в обморок падает?

- Точно так, - угодливо наклонил голову Розумовский. – Сопротивляемость очень высокая, не хотите попробовать?

- Нет уж, - Епанчин усмехнулся. – Сколько Хомич тебе проспорил? Десятку? А Модест Всеславич – мастер знатный во всех отношениях, хорошо, что не кичится близостью к князю. Так Марк Львович, что делать с тобой? Ты ведь у нас герой теперь – из всей команды единственный живой вернулся. Тятьева-то мы давно подозревали, да, Лаврентий?

Росошьев кивнул, не сводя с меня тяжелого взгляда.

- А вот Хилкова жаль, такие спецы на дороге не валяются. Слушай, твоя светлость, может отдашь мне Травина? Он хоть колдунишка слабый, а все у тебя без дела болтается. В колдовском приказе сейчас нехватка работников. Что скажешь?

Тиун поглядел на Розумовского, тот покачал головой.

- Нет, - Росошьев сложил ладони домиком, - здесь будем приглядывать. У парня удивительная способность влипать в дерьмо, а потом выходить оттуда с прибылью.

- Ну и ладно, - Епанчин хлопнул по столу. – Значит, в пыточную его тащить не будем?

- Надо бы, - тиун хпоморщился, - но толку нет. Если уж княжич Тятьев с ним не совладал, а он какого там круга был, когда исчез? Подтвержденного второго? То куда нам супротив него. Ты вот, Марк, стоишь и думаешь, а чего это тебя позвали, а сами обсуждают, словно тебя и нет тут?

Я кивнул. С начальством надо соглашаться.

- Чтобы ты понял, что если какая награда вдруг тебе будет от нашего князя, или Смоленского, это не тебе награда, а твоей удаче. А она – явление непостоянное. Еще - будут про Тятьева выспрашивать – держись того же, что и раньше. Нечего нам сор из избы выносить, его много еще осталось, как бы сам исчезать не стал. И если кто из подельников на тебя выйдет, интересоваться начнет, что и как – сразу к нам. Самодеятельностью не занимайся, ясно?

- Ясно, - снова согласился я. – Так что, и допрашивать не будете?

Росошьев первый раз за наш разговор улыбнулся.

- Был бы ты злодеем, разговоры с тобой не разговаривали. Давно бы уже прикопали. Вел ты себя правильно, и Модесту Всеславичу сразу доложился, и сам вопросы какие надо задавал, и на вопросы чужие ответы давал нужные, так что рыть не будем, что там такое стряслось. Раз получилось, и не рассказываешь – значит, это важно для тебя, а не для нас. Про то, что с синей смертью ты как-то совладать можешь, это еще Белосельские докладывали... Что тут сказать, у каждого есть секреты. Вот только себя не перехитри. А теперь иди.

Пашка и Прошка, два брата-писца, провожавшие меня в кабинет гадливыми ухмылочками, увидев, что я вышел живой, здоровый и даже в хорошем настроении, уткнулись в свои бумаги и ожесточенно заскрипели карандашами, словно не замечая меня.

Ну и ладно. Выходя, кивнул на них стражнику.

- Каждое слово записывают. А боярин потом читает.

- Понял, - серьезно кивнул стражник, сжав бердыш до белизны в пальцах.

С того дня жизнь потекла своим чередом. Шуш так и остался у меня, утром вместе со мной выезжая в канцелярию, а вечером – возвращаясь самостоятельно. И если первое время на него было жалко смотреть, то потом в парне какой-то стержень проявился – стал увереннее, уже не ныл о несчастной любви, и рассудительности прибавилось. Хоть кому-то военная служба на пользу пошла.