Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

Несколько кэлпи сидели у небольшого бледного костерка; черты суровых лиц чуть смазаны дымом и горячим воздухом. В котелке что-то булькало, запах был неожиданно острым и приятным. Вкусным.

Кэлпи, как по команде, обернулись к ним. Темные волосы схвачены ремешками, в ушах блестят серебряные серьги в виде блестящих рыбок. Они все были на одно лицо.

— Садись, — сказал тот, что шел с Фомой. — Есть хочешь?

— Нет, — помотал головой Фома. Он ждал, что кэлпи предложит поесть еще раз, но тот пожал плечами.

Остальные кэлпи разглядывали Фому, сощурив глаза цвета чищеного серебра.

— Этот? — спросил один. Они все говорили на языке Территорий, это было странно и удивительно.

— Да, — сказал тот кэлпи, что привел его.

— Такой маленький?

— Мы за него положили четверых.

— Маленький учится, большой умирает.

— Я не стану есть вашу поганую еду, — сказал Фома, — вы убийцы. Вы жаб жрете.

— Да, — согласился сидящий кэлпи.

— И еще вы пидоры! — заявил Фома, расхрабрившись.

— А что это? — спросил кэлпи с интересом.

— У вас нет баб. Вы, ну, живете друг с другом, — пояснил Фома и покраснел.

— Да, — кивнул кэлпи необидчиво.

— В общем, не стану есть вашу говенную еду, — повторил Фома. Получилось почему-то неубедительно.

— Умрешь с голоду, — сказал кэлпи. — Это не жаба. Это рыба.

— Тебя не обидят, — сказал другой кэлпи и подвинулся, освобождая место рядом с собой, — ты нам нужен. Садись, ешь.

— Не прикасайся ко мне, урод, — процедил Фома сквозь зубы, сел и взял ложку обеими руками. К пальцам потихоньку возвращалась чувствительность.

Котелок поставили на плоский камень, и кэлпи, соблюдая неведомый Фоме порядок, полезли туда деревянными ложками; светлая древесина светилась в зеленом полумраке. Фоме дали такую же ложку. Он не выдержал, зачерпнул горячий отвар. Еда была неожиданно вкусная — или ему это с голоду показалось?

Зеленый часовой переливчато свистнул из ветвей. Кэлпи насторожились, побросали ложки, встали — двигались они осторожно и легко, точно звери или огромные насекомые.

— Что-то случилось? — спросил Фома небрежно, облизывая ложку. Сейчас придут наши, подумал он, и убьют этих уродов. Всех.

— Мертвые приплыли, — сказал кэлпи.

Фома пролил из ложки варево на траву.

В заросли ткнулась лодка. Мертвые кэлпи были в ней — руки сложены на груди, лица серые, точно прибрежная глина. У одного на лбу засохла темная кровь.

— Трое, — бесстрастно сказал кэлпи, стоявший рядом с Фомой. Рубаха и штаны у него были из выделанной чешуйчатой кожи — то ли рыбы, то ли змеи, а рыбка в ухе сверкала рубиновым глазом, по этому глазу Фома и отличал его. — Одного мы оставили вам.

— Так вам и надо, — Фома не хотел смотреть на мертвых, но не мог отвести глаз, — так вам и надо. Струсили, ага? Трусы, похитители детей, убийцы, подлые нелюди. Мы убьем еще, мы всех вас перебьем, мы разыщем вас на ваших островах, мы развесим вас на деревьях… — Алая волна гнева подхватила его и понесла, и сквозь звон в ушах он еле различал, как мелкая волна плещет о борта лодки мертвецов. — Только трусы берут в плен детей. Только трусы нападают исподтишка. Мой отец вас убьет. Он соберет людей и придет за мной. Он сильный. Он пальцами может согнуть железный гвоздь. Он…

Вдруг стало очень тихо. Волны еле слышно плескались о темные борта лодки.

Тот кэлпи, у которого серебряная серьга-рыбка с рубиновым глазом, сказал:

— Идем. Тебе нельзя. Смотреть нельзя.

Костер прогорел, варево в котелке подернулось жирной пленкой, но Фома все равно взялся за ложку и проглотил еще несколько кусков. Ему было стыдно, что не может удержаться, но он ничего не сумел с собой поделать.

— Ваши мертвяки сгниют. — Он опять запустил ложку в котел. — Их съедят раки. И рыбы.

— Раньше, — сказал кэлпи, — мы заворачивали наших мертвых в погребальные пелены, пропитывали смолой… клали в лодку и поджигали. Ночью. Огни плыли по воде. Огни мертвых.

— У вас кончилась смола и погребальные пелены. Так вам и надо!

— Люди научились находить нас по огням. Огни горели ночью. Высокие огни. Люди били нас с воздуха.

— Так вам и надо, — повторил Фома.

— Теперь мы пускаем лодку по воде днем. Ставим на нее такую вашу машинку. Она срабатывает, когда лодка с мертвецами далеко. Огни загораются далеко. Нас не найти. Мы учимся…

— Все равно мы вас убьем, — сказал Фома. — Вы трусы. Вы бьете в спину. Нападаете исподтишка. Вы педики, слабаки и трусы.

— Мы воевали храбро, — рубиновый глаз серебряной рыбки блеснул алой искрой, — мы стояли лицом к лицу. Против ваших ружей. Мы знали честь. Но вы превратили нас в трусов.

— Вы всегда были трусами, — сказал Фома.

— Нет, — упорствовал кэлпи, — это вы превратили нас в трусов. Лишили нас силы. Лишили чести.

— Чести нельзя лишить, ее можно только потерять. Я знаю. — Фома смотрел недавно фильм, где герой говорил так. Или похоже.

— Но вы сделали это, — настаивал кэлпи, — вы убили наших бардов… Мы стояли гордо. Мы воевали смело. Барды слагали о нас песни. И мы воевали так, чтобы песни о нас были нестыдные. Чтобы никто потом не мог петь о том, что такой-то из рода такого-то струсил. Но бардов не стало, и нам сделалось все равно.

— Потому что вы и есть трусы, — сказал Фома.

— Теперь — да.

— Так вам и надо. Так и надо вашим бардам.

— Вы не соблюдали правила войны. Бардов нельзя убивать. Они неприкосновенны. Но кто-то надоумил вас. Кто-то догадался стрелять в бардов. Охотиться на бардов. Барды не прятались. Их было легко убивать.

— Мне нет дела до ваших вонючих бардов! — сказал Фома.

— Ты — не важен, — ответил кэлпи, — барды важны.

Фома вдруг заплакал. Ему было очень стыдно, но он ничего не мог с собой поделать.

— Отпустите меня, — всхлипнул он, размазывая слезы, — пожалуйста. Что вам стоит? Скажете, что я убежал…

— Вы нашли гнездо бардов в Дельте. Вы выжгли его с воздуха, — твердил свое кэлпи. — Больше не осталось бардов. Теперь мы воюем, как вы, — подло.

— Мы не воюем подло, — возразил Фома и поскреб ложкой по дну котелка. Оказывается, он сожрал всю эту их вонючую еду. А он и не заметил.

— У вас нет правил войны, — сказал кэлпи, — у вас нет чести. Но иногда… — Он задумался. — Иногда вы поете песни. Я сам это слышал. Вы поете песни.

Когда Фоме было семь, кэлпи перебили охрану и подорвали цистерны с нефтью.

Фома проснулся посреди ночи, потому что за окном было светло. Багровый колеблющийся свет заливал комнату, простыни на постели казались красными. Далеко за домами горел огонь, что-то бухало, выла сирена, перекрывая дальние людские крики. Фома слез с кровати и подошел к окну: там, вдалеке, черные деревья, крыши домов и наблюдательные вышки четко вырисовывались на фоне яркого разноцветного пламени.