Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

— Уехала? — сочувственно спросил он.

— А то… — устало ответил я.

— Лесь, — нерешительно сказал он, — мне очень жаль, я…

— Вон отсюда! — Я устало вздохнул и прикрыл глаза. — Демократ недорезанный.

Киму я позвонил рано утром — тот сразу взял трубку, видно, полночи провел на ногах. Неужто и впрямь из-за кота этого?

— Ну что? — спросил он торопливо.

— А пропади ты пропадом!

Он понял правильно.

— Ох, спасибо, Лесь. Я тебе по гроб жизни…

— Это уж точно, — кисло сказал я. — Слушай, мне на службу… Давай у Золотых Ворот.

— Я уже, — булькнула трубка, — уже иду.

Вечером поеду в Осокорки, подумал я, может, к вечеру она отойдет.

Пакетик я засунул в корешок «Объединенной истории» — тоже мне конспирация. Заглянул в зеркало в коридоре и очень себе не понравился. Все… больше никто у меня ни о чем просить не будет! То есть… всем буду отказывать.

Опорные бревна ворот истлели в незапамятные времена и были заменены декоративными бетонными брусами — кажется, горбуновский проект… Чудовищная получилась конструкция, но Городской Совет утвердил. Ничего удивительного, там почти сплошь мажоры сидят. Рядом громоздился памятник князю Василию — крылья у национального героя были раза в два мощнее нормальных — художественное преувеличение. Вот так Горбунов и пролез наверх — он им на парадных портретах крылья подрисовывал… вроде чуть-чуть, а все равно совсем по-другому смотрится. У них, у мажоров, свои комплексы.

Ким уже топтался рядом с Василием — никакого сравнения! Да, жалок человек!

Я протянул ему «Объединенную историю».

— Возьми… почитай.

— Ох, спасибо, Лесь, — повторил он. Потом нерешительно добавил: — Сколько с меня?

— Век не расплатишься, дурень.

— Ну все-таки, сколько?

Я назвал цифру.

Он помолчал, потом робко проговорил:

— Я частями, ладно?

— Ладно… Ты хоть что-то сделал?

— А как же. — Он оживился. — Сделал! С Китаем у меня интересная штука получается, такой, понимаешь, Китай… А уж народу! Ты прав был, Лесь, — тут не в жратве дело. Что-то тут другое.

— Наличие еще одного разумного вида уже само по себе способно сдерживать рост населения, — сказал я. — А Европа как там?

— Европу я пока не трогал. А степняки все равно прут. Так я пойду? Пока вызовов еще нет, а?

— Валяй. — И, когда он уже торопливо двинулся прочь, окликнул его: — Эй, а кота-то как зовут?

— Васька, — ответил он, не оборачиваясь.

Я было двинулся к себе, но на вахте меня задержал Тимофеич.

— Тут Георгий звонил. Так он просил зайти.

— Когда?

У меня по спине пополз неприятный холодок.

— Полчаса как, — сказал Тимофеич. — Он так и сказал: как появится, пусть сразу зайдет.

И я поперся в Административное здание.

Кабинет Окружного Попечителя располагался на шестом этаже — я умучился, пока дошел. Лестница была крутая, лифтом я не мог воспользоваться — просто шахта с площадками-выступами, овеваемая потоками восходящего воздуха.

Раздвижная дверь была закрыта, сквозь матовые стекла проглядывал смутный силуэт — в кабинете горел верхний свет.

Я постучал и, услышав приглушенное «входите», закрыл за собой дверь.

— Вызывали? — спросил я как можно нейтральнее.

— Да, — сказал Гарик, — вызывал. Извини, если оторвал…

Неужели пронюхал, подумал я. Сколько ни внушал себе, что ничем таким, собственно, я и не занимаюсь, ощущение нечистой совести все равно не проходило.

— Ничего… я только пришел.

— Тем более, — гуманно заметил Гарик. — Как там твои? Валентина?

То ли он и впрямь всех подопечных по именам помнил, даже их домочадцев, то ли досье просмотрел… скорее, второе.

Я невыразительно сказал:

— Ничего.

— Как Вовка? Сколько ему?

— Семь будет. — Я все гадал, что ему, собственно, надо.

— Говорят, ты в Нижний вчера ходил, — мимоходом заметил Гарик.

— Вон оно что…

— Ну, ходил. Однокурсника своего навещал. А откуда, собственно…

— Ну что ты, Лесь, — укоризненно произнес Гарик, — как маленький.

Я так с Вовкой разговариваю. Чтобы, не приведи Господь, не подумал, что с ним обращаются снисходительно.

— Знаю я твоего Шевчука… слышал.

— А слышал, так чего тебе от меня надо? — сухо сказал я. — Сами и разбирайтесь. Затравили человека… парень такие надежды подавал.

— Да ладно тебе, — примирительно заметил Гарик, — чего разбушевался? Шевчук — диссидент, тоже мне новость. А то я не знал. Все вы — диссиденты. Кто явный, кто скрытый.

— Ты за всех-то не расписывайся. Есть же индекс толерантности…

— Брось, Лесь. Мы с тобой оба отлично знаем, что такое индекс толерантности — как надо, так и сделаем. Америка… — Гарик вздохнул. — Да там исторически сложилось — ее же на паритетных началах осваивали… Считай, с нуля начинали. И то, знаешь… У них там свои комплексы — индейцев повывели, теперь каются, волосы на себе рвут. Я, что ли, против равноправия? Нечего из меня палача народов делать. Но нельзя же сразу вожжи распускать — это уже не демократия, милый мой, это анархия… А эти пустозвоны… Ну, собираются они там, в галерее этой, митингуют… А то я не знал. Не в этом, Лесь, дело. За малого я и вправду беспокоюсь — потомок моего согнездника как-никак. Вот уж ему там точно делать нечего. Повлияй на него, а? Не игрушки же.

— Ну, — я помялся, — не знаю…

— Так сколько, ты сказал, Вовке? — спросил Попечитель. Глаза у него были сплошь черные — ни зрачков, ни радужки. У них у всех такие. — Семь?

Я стиснул зубы и промолчал.

— Тесты он этой осенью сдает? — Он вздохнул. — Талантливый мальчик. До меня доходили слухи. Низкая толерантность, но талантливый… Но низкая толерантность.

Сука, подумал я. А вслух сказал:

— Бросьте, Гарик. В этом возрасте они все такие.

— Мы хотим организовать школу здесь, — рассеянно заметил шеф, — при Институте. Здесь ему было бы легче.

Над головой у шефа виднелся циферблат часов, издевательски смахивающий на нимб. Я украдкой взглянул: без пяти десять.

Он вздохнул.

— Неспокойно сейчас, Лесь. Сам знаешь. Нижний Город — чисто тебе Америка; наркота эта, детишки с кастетами… поговорил бы ты с ним, с Себастианом, мозги бы вправил… Меня-то он не послушает — еще сильней упрется. Тебя-то где так отделали? На Подоле?

Я машинально потрогал скулу.

— Сам ударился.

Гарик пожал плечами. Сейчас он больше всего напоминал нахохлившегося ворона.

— Так поможешь?

У меня опять заболела скула.

— И не проси, Гарик. Хватит с меня.

— К Валентине твоей я сегодня съездил. — Гарик поднял голову и поглядел мне в глаза. — С утра пораньше и поехал. Изложил ей ситуацию. Недоразумение у вас вышло, я так понимаю.

Я кисло сказал:

— Иди ты к черту.

— Ты же сам его видел, Лесь! Мне с ним не сладить — упертый малый. А так — способный парень, добрый. Таким больше всех достается… сам знаешь. Если бы Вовка твой…