Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

— Мне случайно удалось раздобыть кое-какие очень серьезные материалы, — я говорил спокойно, стараясь сбить с него этот избыточный аффект, — их нужно передать в американское посольство. Сам я не могу — нужно кое-что сделать… Да и шансов у тебя больше.

Он задумался. Видно, пришел в себя и сейчас прикидывал варианты. Мажору легче связаться с посольскими, чем человеку, — какое-нибудь общество Евразийско-Американской дружбы или культурный центр, куда людям путь, в общем, заказан…

— Пожалуй… Да, наверное, это возможно. А кому передать?

— Все равно кому. Хоть мажору, хоть человеку. Неважно.

Надеюсь, у них найдется оборудование, чтобы прослушать эту пленку — говорят, у американцев такая техника, что нам и не снилась…

Я вложил ему в ладонь кассету.

— Тогда действуй.

— А… Что там? — недоуменно спросил он.

— Неважно. Ты просто передай, и все. Но сам… не через кого-то, сам. Американцу. Понял? Не нашему — только американцу! И не говори никому.

— Да я понял.

— Надеюсь.

Он помолчал. Потом спросил:

— Это и правда так важно?

— Да, — устало согласился я, — правда. Ну, беги — не нужно, чтобы нас видели вместе.

Он так и рванул — аж крылья захлопали. А я поспешил в Центр. Хоть бы Гарик был еще там — может, его вызвали в какие-то высшие инстанции, раз такое творится. Шевчук мне этого не простит — навести на них контору… ладно, потом разберемся. Если будет время.

— Ты выдвигаешь очень серьезные обвинения, — сказал Гарик.

Окна в помещении были заклеены липкой лентой — крест-накрест. Они что ж, ожидают еще взрывов? Аскольд их припугнул?

Я сказал:

— Еще бы… А как бы ты поступил на моем месте? Позволил бы тащить себя на бойню?

Он пожал плечами.

— Пока еще я на своем… А если это провокация?

— Тебе решать, Георгий. Тем более есть доказательства.

— Эта пленка? А где она — у тебя?

— Разумеется, нет. Не такой я дурак. Я передал ее американцам.

— Что? — Гарик явно заинтересовался. — В посольство?

— Ага.

— Ну и глупо… — сказал он без должной уверенности в голосе, — пленка может быть подделкой… От них всего можно ожидать, от этих бандитов — это ж нелюди.

— Сам-то ты кто? — чуть было не спросил я. Но сказал только:

— Эта женщина… если она еще жива… допросите ее.

— Сдаешь ее мне, значит? — ядовито спросил он.

— Лучше тебе, чем Аскольду. Какой у меня выбор?

Как всегда, подумал я, как всегда; между большей и меньшей подлостью.

Он молчал. Потом стал накручивать диск телефона — я ждал, прикусив губу. А если я ошибался и он под крылом Аскольда? Тогда все… конец.

Но он сказал:

— Машину к подъезду. Шофер свободен — я поведу сам.

И уже мне:

— Ладно. Поехали.

…Я забрался в машину. Какое-то время Гарик рулил молча, потом повернулся ко мне.

— Так что вы там из Аскольда какого-то палача народов сделали?

Я пожал плечами. Он задумчиво сказал:

— То, что он предлагал… казалось разумным… В сущности, попечительские комитеты действуют нескоординированно… Порою вас прижимают из личных амбиций, из каких-то частных соображений.

— Он сосредоточил в своих руках слишком большую власть.

— Сама по себе власть еще не катастрофа. Вспомни, при Петре… Самодур? Самодержец, милый мой! В сущности, он же тогда положил начало Евразийскому союзу.

— А сколько народу он положил, ваш Петр?

— Так он же грандов не меньше, чем людей прижал.

Я сказал:

— Это, разумеется, говорит в его пользу.

Гарик, казалось, не слышал.

— Я сам за Аскольда голосовал. Хотя мой комитет по его плану следовало упразднить. Он ратовал за самоуправление, по крайней мере, местное, за централизацию…

— Я не хочу централизованно отправляться в резервацию. Чтобы как в Китае? Нет уж, спасибо!

— Да откуда ты знаешь, как оно там в Китае? Никто же наверняка не знает.

— Вот это, — сухо сказал я, — меня и беспокоит.

Он покачал головой.

— Знаешь, что меня поражает? Чуть ли не тысячу лет живем бок о бок, а кое-где и больше — и что? Чуть обстановка обостряется — мы виноваты! Террористке, бабе этой истеричной, ты поверил. Что ты из нас захватчиков делаешь? Завоевателей? А то не знаешь, как оно было. Да предки ваши, чтобы от набегов спастись, сами к нам на коленях приползли — приходите, мол, правьте! Детей своих продавали — да что там, продавали, подкидывали — чтобы лишний рот не кормить!

— Хватит, Гарик. Нечего тут мне пропагандировать… Без того тошно.

Высшее существо он из себя корчит. Благодетеля. Господи, да если бы не этот их странный облик — не помогли бы им никакие аэростаты… Ничего бы не помогло. Вырезали бы, они бы и пикнуть не успели…

Машина притормозила у кордона. Толпа почти разбрелась — словно кто-то резко повернул выключатель. Лишь с той стороны оцепления бродили возбужденные, затянутые в черную кожу подростки. Патрульные демонстративно их игнорировали. Дождь кончился, солнце уже садилось, и деревья на углу, казалось, были охвачены пламенем. Вода была как жидкое золото, мосты, перекинутые над Днепром, растворялись в этом огне.

Гарик опустил боковое стекло и высунулся наружу, но патрульные уже расступились, увидев номера.

— Куда теперь? — спросил он, выруливая на середину горбатой мостовой.

— К «Човену».

— А. — Он укоризненно покачал головой. — Опять этот Себастиан.

— Да ни при чем тут Себастиан. Он и не знал ничего.

— Надо же, — проговорил Гарик недоверчиво.

Улочка была слишком узкой, чтобы шикарный автомобиль Гарика мог протиснуться, — мы оставили машину на углу.

Только бы она была жива! Говорят, Шевчук чудотворец, замечательный врач, но он же не всесилен.

У двери, ведущей в галерею, мы остановились.

На улице было пусто — она всегда не была особенно оживленной, но сейчас даже окна закрыты наглухо. Занавески повсюду задернуты.

— Ну? — сказал Гарик.

Я молчал.

Дверь в галерею была заперта, и на замке красовалась большая сургучная печать.

— Они успели раньше, — сказал я уныло, — люди Аскольда.

— Похоже на то. — Голос Гарика звучал невыразительно.

Я ударил ладонью по двери. Деревяная панель отозвалась мягким гулом.

— Шевчук… Бучко… они же всех уничтожат! Аскольду не нужны свидетели!

Гарик вздохнул.

— Лесь, — сказал он в этой своей дурацкой манере; терпеливо, точно ребенку, — ты же понимаешь… у меня нет никаких оснований ни в чем обвинять Аскольда.

Он поглядел на меня своими сплошь темными глазами.

— Особенно учитывая обстоятельства.

Я молчал. Сначала этот дурачок Себастиан. Потом я сам. Вовлекли в свои игры ни в чем не повинных людей.

— Может, — я перевел дыхание, — может, Шевчук успел… Он тут живет… рядом.

Гарик дернул крылом.