Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Барон Эверт убедил начальство, что наш вояж имеет наиважнейшее значение для интересов Российской Империи. К тому же, Морское министерство крайне заинтересовано в поисках воздушного корабля Леньяра, так что экспедиция получила необходимые средства. Выделена даже воинская охрана, хотя, формально поручик Садыков, офицер корпуса военных топографов, послан с целью „уточнить некоторые сведения, доставленные экспедицией П. П. Клеймеля“. Что ж, забота военно-картографического ведомства о трудах Петра Петровича весьма похвальна. Но всё же, рискну усомниться в том, что интересы Генерального Штаба простираются до берегов Конго. Хотя — кто знает? Черная Африка — это, конечно, не Туркестан, где скоро полвека, как длится Большая Игра двух империй. Карты в этой партии сдает география и экономика, а козыри из рукавов подсовывают военные разведки. Тем не менее, интересы что России, что Британии могут проявляться даже и в таких отдаленных уголках, как Танзания и Бельгийское Конго.

При поручике состоит урядник с тремя казаками, причем все они имеют опыт туркестанских экспедиций. Конечно, Хива — это не Экваториальная Африка, но всё же, спутники мои люди бывалые, и я рад им. Что до Александрии — то она, видимо, станет лишь начальным этапом нашего предприятия.

В Одессе к нам присоединился Антип — отставной лейб-улан, сопровождавший меня в Туркестане. По возвращении из экспедиции он отправился, к куме, в Рязань, собираясь завести там шорную торговлю. Руки у Антипа золотые; на привале он обыкновенно усаживался со своим „струментом“ и занимался мелкой починкой — сбруя, ремни, подпруги, даже обувь содержались им в идеальном порядке. Увы, деньги за экспедицию, не пошли ему впрок. В марте я получил слёзное письмо, с просьбой пристроить к какому ни то делу, так что экспедиция пришлось как нельзя более кстати. В ведомстве барона Эверта кандидатура Антипа не вызвала возражений — незачем говорить, что подготовка экспедиции, и в особенности, подбор участников, проистекали под неусыпным наблюдением этого почтенного ведомства. К тому же, Антип отличный повар, конюх и коваль; такой человек будет нелишним.

И вот я кейфую на палубе. Антип таскает кофе и грог из пароходного буфета — чего ещё желать путешественнику? Личное имущество упаковано в кофры и сундуки, в кармане — письмо к российскому консулу. Хлопоты начнутся, когда мы ступим на берег в Египте, а пока можно отдыхать, вволю предаваясь размышлениям.

Вильгельма Евграфовича Рукавишникова мы заранее отослали в Александрию, к археологу Эберхардту. Что же такого важного нашли они в собрании хедива? Рукавишников так и не ответил на вопрос, предпочитая делать туманные намеки. Ясно лишь, что потянув за этот кончик ниточки, граф Румели надеялся распутать клубок некоей загадки. Для нас же важно, что где-то на полпути к этой древней тайне, в дебрях Черного континента, пребывают обломки дирижабля „Руритания“, которые и предстоит для начала разыскать.

К сожалению, круг посвящённых в цели нашего предприятия разросся чрезвычайно. Кроме жандармских чинов и господ из-под шпица к нему прибавились разного рода адъютанты, заместители, письмоводители. И, разумеется, их домашние, друзья, карточные партнёры и родственники — в столице Империи, увы, не принято скрывать интересную новость от ближних знакомых. Эверт полагает, что через месяц, самое большее, сведения просочатся за границу, после чего выбраться за пределы России незамеченными нам вряд ли удастся. Так что помешкай мы ещё хоть две недели, и от экспедиции пришлось бы вовсе отказаться. По той же причине мы до предела сократили ее численность — у маленькой группы больше шансов избежать чужого внимания.

А пока, пароход неторопливо карабкается с волны на волну. Мраморное море встретило нас крутой зыбью, и Антип уже третий раз приходит звать „барина“ в каюту, подальше от стылых мартовских ветров. А я всё стою, держусь в леер и смотрю в туманную мглу…»

Из переписки поручика Садыкова

с мещанином города Кунгура

Картольевым Елистратом Бонифатьевичем.

«…И занесло меня, друг мой Картошкин, на край света, в самую Африку! „Хотя, позвольте — скажет ревнитель науки истории, — какой же это край света? Отсюда пошли древние фараонская и еллинская культуры; здесь люди придумали сфинкса и бабу с рысьей головой, пока наши предки в лесах Европы обжигали на кострах рожны, чтобы пороть ими этих самых рысей.

От земли египетской рукой подать до Земли Святой, и хоть пророку Моисею понадобилось сорок лет, чтобы пересечь эту каменистую полосу песков, любой географ сочтет такое соседство близким. А Святая Земля и Град Иерусалимский является, как известно, центром коловращения Вселенной, что бы там не насочиняли Коперники и Галилеи.

Итак, пароход, мерно попыхивая машиной, приближается к средоточию истории, географии и прочего бытия. По левому борту с утра открылись заснеженные вершины Ливана; мотает нас изрядно, и мне остаётся благодарить крепкий желудок — или какой еще орган в человеческом теле отвечает за стойкость к напасти, именуемой морской болезнью? Пройдет совсем немного времени, и наше корыто встанет на рейд Александрии и на сём моё морское бытиё прервётся.

Впрочем, ненадолго: согласно полученному в Санкт-Петербурге предписанию, мне с командою из четырёх казачков-забайкальцев надлежит проследовать через Красное море, Аденским проливом, и далее, в страну, именуемую Занзибарией.

Оную страну мы с тобой не раз искали на глобусе в наши юные годы. Говорят, там водится зверь, именуемый абезьяном, от которого произошли занзибарские негритянцы и прочие африканские чудища. К ним-то и ведет меня приказ высокого начальства из Корпуса военных топографов.

Как подумаю — Господи-святы, куда занесло раба твоего? В самую Африку, к зверю абезьяну и занзибарскому султану! Ну, мне-то грех жаловаться, а вот казачки кручинятся — который день сидят в каюте, пьют горькую да травят за борт. „Травят“ — это, по-нашему, по сухопутному, блюют. А поскольку я уже неделю обживаюсь в водной стихии, то пора осваивать морской язык, в котором всё называется на свой, особый лад.

Остаётся лишь удивляться превратностям судьбы: я собирался отправиться в качестве топографа в четвертую экспедицию господина Пржевальского, но Фортуна вытянула для меня иной жребий. Счастливый он, или нет, пока неясно: вместо Уссурийского края и Центральной Азии твоего гимназического товарища ждут саванны Африки. Нам предстоит пройти маршрутом Петра Петровича Клеймеля, много лет проскитавшегося в этих краях, населённых упомянутым зверем абезьяном. Того абезьяна, как говаривал наш садовник Еропка, немцы выдумали: оттого, наверное, Петр Петрович, сам наполовину немец, обучавшийся наукам в германском Геттингене, и отправился в жаркие края. Задачу себе сей учёный муж поставил весьма замысловатую: исследовать область реки Уэлле и пройти вниз по её течению, дабы окончательно прояснить спорный вопрос: принадлежит Уэлле к системе Конго, или какой иной реки?