Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Этим он и занимался четыре года кряду, пока не пришла, наконец, пора возвращаться к родным березам. В письме, доставленном аглицким миссионером (я наверное знаю, что сей скромный герой на обратном пути был съеден местными жителями, именующими себя „ньям-ньямы“), Клеймель сообщал, что вернётся в Россию через владения занзибарского султана. Что он и сделал спустя год, и твоему покорному слуге предстоит повторить его путь, составляя попутно топографические карты. Задачка, доложу я тебе, из разряда „пойди туда, не знаю куда“: я с самого начала подозревал, что нужна она лишь для того, чтобы стать прикрытием иной миссии.

А вот какой — о том знает один начальник экспедиции, глубокоуважаемый господин Смолянинов. Я же с забайкальцами, покамест, должен сопровождать его до Александрии.

„Но к чему тут Александрия? — спросишь ты, друг мой Картошкин? — Она-то к сему вояжу имеет весьма далёкое отношение, ибо Бур-Саид [78] Бур-Саид (устар.) — Порт-Саид. Порт на Средиземном море у северного окончания Суэцкого канала. находится хоть и недалеко, но всё же, в стороне?“

Что ж, выходит, ты не забыл начатков географии, вдолбленных в наши головы гимназическими наставниками. Начальник экспедиции только и говорит, что о предстоящем визите в Александрию. Область интересов сего учёного мужа — археология; занятие почтенное и требующее познаний, как в географии, так и в топографии. Только вот строгость, которой сопровождалось моё назначение, трудно соотнести со сбором керамических черепков и стеклянных бусин, чем, как известно, занимаются учёные археологи.

Сперва я решил, что придётся переучиваться на гробокопателя, и совсем было собрался обрадовать забайкальцев, но Леонид Иванович, спасибо ему, намекнул: наша миссия будет позаковыристее поисков Трои, и потребует не столько навыков кладоискателя, сколько талантов лазутчика. Так что смотрю я на снежные ливанские горы и гадаю — чем-то ещё обернётся для меня это приключение? А пока — остаюсь по гроб жизни твой верный друг, поручик Корпуса военных топографов Садыков.“

Со спутником ему повезло. Ироничный, склонный более слушать, чем говорить, поручик Садыков не досаждал начальнику расспросами, хотя было ясно, что он имеет об истинной цели экспедиции лишь самое общее представление. Еще в Петербурге Садыков беседовал с бароном Эвертом об особой важности их миссии и необходимости точно выполнять указания начальника. Но, сколь ни изучай бумаги, а одной беседы недостаточно, чтобы составить впечатление о человеке. Морское же путешествие позволяет присмотреться к спутнику, прояснить его подноготную и принять решение: открывать ему подробности предприятия, или оставить в роли слепого исполнителя.

Поручик Смолянинову понравился — кроме талантов собеседника, тот демонстрировал острый ум и к тому же, имел немалый экспедиционный опыт. Садыков не один год провёл в Туркестане, ведя топографическую съёмку для железнодорожного ведомства, а до этого, занимался другим, и весьма опасным делом: выслеживал на границах с Афганистаном лазутчиков-пандитов из британского Королевского Управления Большой тригонометрической съемки Индии. На его счету числилось несколько изловленных разведчиков; отзывы жандармского отделения о нем были самые восторженные, что и сыграло решающую роль при отборе.

Забайкальцы тоже были не лыком шиты: все имеют опыт стычек с контрабандистами и беглыми каторжниками, прекрасно владеют оружием и не раз уже скитались в диких краях. Конечно, забайкальская тайга — это не саванна м не джунгли, но Смолянинов не сомневался, что урядник и его подчинённые и там проявят себя наилучшим образом.

В бумагах экспедиции значилось, что она отправлена картографическим ведомством русского Генерального штаба — так что и поручик и забайкальцы носили пока военную форму. От привычного оружия отказались; по настоянию Смолянинова были закуплены новейшие револьверы фирмы «Кольт» двойного действия и карабины Генри-Винчестера модели 1873-го года с трубчатым магазином на восемь патронов. Сам Леонид Иванович, питавший слабость к дорогому, штучной работы, оружию, приобрел на собственные деньги в Петербурге английскую винтовку системы Мартини-Генри с ореховым ложем и латунным телескопом четырехкратного увеличения.

Казачки поначалу ворчали, но за время плавания вполне освоились с незнакомыми стволами. Смолянинов испросил разрешения капитана, и полуют парохода ежедневно превращался в стрелковый тир: участники экспедиции в охотку палили по чайкам, выброшенным за борт ящикам и бутылкам.

Снаряжение экспедиции, отправленное в Александрию из Санкт-Петербурга на борту военного клипера, всем было знакомо: кошмы, парусиновые военные палатки, керосиновые лампы, котелки, конская упряжь, казачьи и вьючные сёдла. Лошадей предполагалось приобрести на месте, о чём без устали рассуждали забайкальцы и Антип. Бывший лейб-улан нахваливал арабских лошадок, но на вопрос, можно ли раздобыть таких в Занзибаре, и во что встанет такое приобретение, дать ответ затруднялся.

Антип, получивший статус денщика начальника, легко нашёл общий язык с забайкальцами. Те поначалу смотрели на него свысока, но узнав, что это свой брат, кавалерист, уже к вечеру второго дня глушили с ним хлебное вино. Начальство в лице Смолянинова не препятствовало — чем еще заниматься личному составу во время вынужденного безделья? Забайкальцы оказались мужиками серьёзными, бывалыми, безобразия на пароходе не учиняли, ограничив гулянку стенами каюты. Правда, наутро Антип и один из казачков щеголяли свежими синяками на физиономиях — но это уж в порядке вещей.

Для своего «Планше» Смолянинов тоже припас «Кольт» и «Винчестер»; кроме того, отставной улан хвастался кривой персидской саблей, добытой во время недавней балканской кампании. Так что, маленькая экспедиция была вполне оснащена, вооружена и готова к любым перипетиям.

Из путевых записок Л.И. Смолянинова.

«Наконец судно встало на рейд Александрии. Антип носится как ошпаренный; казачки с матерками вытаскивают из трюмов поклажу. Я пока бездельничаю: любуюсь с палубы на дворец хедива, слушаю свистки паровоза, который с упорством муравья, волокущего дохлую гусеницу, тянет за собой состав лёгких вагончиков из Каира в Александрию, да озираю панораму гавани, украшенную сизо-белой глыбой британского баттлшипа.

По правому борту нашего парохода, в полутора сотнях футов стоит яхта. Изящные очертания: высокие, чуть откинутые назад мачты, желтая полоса вдоль чёрного борта, как во времена Нельсона и Роднея.