Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Старик величаво обвёл рукой вокруг себя:

— Без знаний, хранящихся на этих полках, они не более чем подражатели, собиратели крох, обреченные всю жизнь составлять головоломку, не зная, что большая часть её кусочков попросту отсутствует в коробке. Но если однажды они дорвутся…

Лицо Эберхардта перекосилось; даже руки перестали дрожать, с такой ненавистью он произнёс эти слова.

— Так что, вы, герр Смолянинофф, и вы, герр Рукавишникофф, теперь единственные в мире люди, посвященные в эту тайну. Не считая, разумеется, графа, если он, конечно, до сих пор жив…

И немец выразительно глянул на Рукавишникова. Тот слегка пожал плечами — «а я-то что мог сделать?»

— Эти манускрипты рассказывают о давно ушедшем мире. А то, что открыли мы, может изменить мир нынешний, подарить людям невиданное доселе могущество… — и Эберхардт мелко закашлялся.

Теперь стало ясно, почему историк так старательно молчал о тайне Эберхардта. Узнай о Библиотеке англичане, они срыли бы дворец по кирпичику, наплевав и на хедива и на формальную независимость Египта. Стоимость этого собрания, выраженная в денежном эквиваленте, колоссальна, и ради одного этого можно пренебречь любыми условностями!

— Позвольте заверить вас, герр профессор: мы приложим все усилия, чтобы сохранить тайну.

И, помедлив, добавил:

— А пока, может быть, вернёмся к делам, ради которых мы сюда прибыли? Так что же оказалось в ваших находках?

— Разумеется. — продолжил археолог своим надтреснутым голосом. — Изучив и сопоставив письмена на ларце, мы с герром Рукавишникоффым сумели нащупать ключ к переводу. По сути, повторили работу, что в свое время Шампольон проделал с Розеттским камнем. И вот что удалось выяснить: письмена хранят историю древней расы, возможно — жителей Геродотовой Атлантиды, предков тех, кто строил ступенчатые пирамиды Южной Америки, населял континент Му, Лемýрию или ледяную Гиперборėю. А возможно, эта раса возникла под лучами не нашего Солнца, а иного отдаленного светила …

Из путевых записок Л.И. Смолянинова.

«Да, Эберхардту есть, над чем дрожать! Загадка древней, допотопной (в самом буквальном смысле!) расы, хранительницы великих знаний — ради обладания такой тайной можно пролить реки крови! Хотя, может это и не раса вовсе, а нечто вроде религиозной секты. А то и вовсе группа натурфилософов из таинственной страны Лемурии, в незапамятные времена пустившихся на поиски знаний — и забывших, а может, и намеренно вычеркнувших из памяти то место, откуда начались их странствия.

Конечно, все это не могло быть изложено двумя-тремя десятками значков, нанесенных на стенки шкатулки с Ключом. Но Эберхардт и Рукавишников не были бы самими собой, если бы остановились на них одних.

Но — по порядку.

Итак, Ключ и ларец. Таинственные артефакты, из-за которых граф Румели и пустился в свою африканскую авантюру. Я увидел их собственными глазами: Рукавишников доставил артефакты в Александрию, и с тех самых пор оба ученых корпели над расшифровкой иероглифов. Тут Вильгельм Евграфыч, пожалуй, поправил бы меня: иероглифами (замысловатыми значками, вроде тех, которыми пользовались при письме обитатели Древнего Египта), покрыта лишь одна из стенок ларца. Остальные испещрены незнакомыми символами, дугами, россыпями точек.

Я сказал „незнакомыми“? Вернее было бы — „непонятными“. Эберхардту понадобились считанные минуты, чтобы вспомнить, где он видел образчики подобной письменности, и еще сутки, чтобы отыскать их на бесконечных полках Библиотеки.

Эберхардт называл их „свинцовыми книгами“. И верно: пачки тонких листков мягкого, серого и тяжелого металла, размером от почтовой открытки до визитной карточки, скрепленные бронзовыми кольцами, немало напоминали примитивные книги. Всего их в Библиотеке хранилось около полусотни: в описи значилось, что эти артефакты найдены при рытье канала в окрестностях греческой колонии Навкр а тис около тысячи семисот лет назад. Обнаруживший их землекоп отдал свою находку местному жрецу-эпистату [79] В Египте при Птолемеях — главный жрец (первосвященник), представляющий местное жречество в общении с властями. , а тот переправил ее в столицу. С тех пор к „свинцовым книгам“ не прикасалась ничья рука — во всяком случае, на закаменевших восковых печатях, скрепляющих древние реликвии, значился 39-й год правления Птолемея VI Филом е тора, что соответствовало 149-му году до Рождества Христова.

Разумеется, находка привлекла немца — ведь подобные образчики письменности не встречались даже ему, чего уж говорить о иных знатоках древних языков! Но бездонность Книгохранилища сыграла со „свинцовыми книгами“ злую шутку. Эберхардт, как и полагается старательному исследователю, наметил целую программу их изучения; в нее входил и поиск подобных значков по другим свиткам и табличкам, и сличение с близкими по эпохе образчиками письменности. Но вот беда: руки все никак не доходили, и лежать бы „свинцовым“ книгам мертвым грузом на полках, как пролежали они более двух тысяч лет, если бы острый глаз египтолога не уловил сходство значков на загадочной шкатулке с теми, что были отлиты на свинцовых страницах.

Но это, несомненно, создание человека, таких же, как и мы — жителей Земли, пусть и обитавших на ней многие тысячи лет назад. А вот загадочный Ключ вполне мог оказаться и не творением людских рук. Может статься, он принесен из неведомого далекά, и остался здесь, когда память о них стёрлась отовсюду, кроме упомянутых уже „свинцовых книг“.

Ларец, где хранился ключ — дело другое. Хоть он и изготовлен из того же загадочного стекловидного материала, но мастер, сделавший его, несомненно был знаком с египетскими иероглифами. В этом Эберхардт и Рукавишников единодушны: ларец сделан не более пяти-пяти с половиной тысяч лет назад, когда появились „мджу нетжер“, „божественные слова“ древних обитателей долины Нила…»

После переводных испытаний младшие кадеты домам. Для Николы с Иваном отдыха не предвиделось: они отправились в Кронштадт вместе со старшими, воспитанниками специальных классов. И пусть в гардемарины оба произведены временно — все равно им полагаются и нашивки, и парадные мундиры и даже узкие, в кожаных ножнах, морские палаши.

Но сейчас вся эта роскошь укупорена в особые «морские» сундучки, и новенький, выкрашенный в зеленое с белым колёсный пароходик «Ижора» бодро попыхивал машиной, увозя ребят к месту службы.

«Ижора» рыскала на курсе — пароход время от времени бросало из стороны в сторону, и сердце у Ивана тревожно замирало. Он не считал себя совсем уж сухопутным человеком: вырос в Севастополе, на Черном море и детство прошло на кораблях, где служил его отец, Александр Иванович Смолянинов. Тем не менее, судорожные метания «Ижоры» беспокоили мальчика, пока матрос, к которому ребята обратились с расспросами, не пояснил, что правая и левая машины вследствие ошибки при постройке, случается, работают вразнобой. Но пусть господа гардемарины не переживают: рулевые давно приноровились вовремя унимать своенравное судно.