Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

— «Второй»? — в голосе гостя мелькнула ирония. — А что, есть и первый?

— Первый храм — это духовный символ, который суть квинтэссенция… — начал герметист, но Уэскотт поспешно его прервал:

— Мой коллега крайне пунктуален в вопросах ритуалов. Право, Сэмюэль, не стоит утомлять нашего гостя излишними подробностями.

— Они вовсе не излишние!.. — возмутился тот, но Уэскотт его не слушал.

— Итак, мы собирались здесь, чтобы обсудить новости из Египта. Примерно год назад в Александрии объявился русский ученый-историк, Вильгельм… э-э-э… Рукавишникофф.

— Беда с русскими фамилиями, язык можно сломать. — проворчал профессор. — Прошу прощения, Уэскотт, продолжайте…

Тот сделал вид, что не заметил бесцеремонности гостя.

— Опуская подробности: есть основания полагать, что Рукавишникофф разыскал в собрании редкостей египетского хедива манускрипт необычайной ценности. Речь не о коллекционной стоимости, хотя и она достаточно велика. Ценность представляет то, что в нем записано, и мы полагаем, что это указание на запрятанное где-то сокровище мудрости древней расы, которая и оставила его для нас, ее естественных наследников!

В библиотеке повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием угольков в камине.

— Я полагал, Уильям, что мы говорим о серьезных вещах. — негромко произнес джентльмен в маске. — А роковые тайны древних рукописей — это, знаете ли, для фельетонов [74] XIX веке «фельетонами» называли не сатирические очерки, а романы с продолжением, публикуемые, обыкновенно, в еженедельных или ежемесячных изданиях. из бульварных листков…

Уэскотт, похоже, ждал чего-то подобного.

— Не судите опрометчиво, профессор. В изысканиях мистеру Рукавишникоффу помогал хранитель собрания хедива, немецкий археолог по фамилии Эберхардт — а этот джентльмен известен своим скепсисом по отношению ко всему, что связано с оккультизмом. И вот, поработав какое-то время с русским историком, он обратился к своим берлинским коллегам за консультацией по некоторым аспектам эзотерических знаний, причем Эберхардта интересовало как раз то, о чем он раньше и слышать не хотел! А Рукавишникофф тем временем…

— Это неспроста, говорю же вам! — перебил Лидделл. — Вспомните о том, сколь популярен во Втором Рейхе древнегерманский оккультизм — а заодно, и о связи этого учения с тайными культами египетских жрецов!

На губах профессора, не скрытых маской, мелькнула снисходительная усмешка.

Уэскотт укоризненно покосился на коллегу, но тот провалился в кресло и смотрел, не мигая, на угли.

— С вашего позволения, Сэмюэль, я продолжу. Рукавишникофф отправляется в Париж, в библиотеку Сорбонны, и там изучает фундаментальные труды по герметизму — и это при том, что раньше он не имел к этой благородной науке ровно никакого отношения! После чего, возвращается в Александрию и месяц спустя снова едет в Европу, на этот раз в Берлин. Там его принимают ведущие немецкие египтологи и оккультисты, и всем им он предъявляет рекомендательные письма Эберхардта. Не буду утомлять вас излишними деталями, но несомненно одно: Рукавишникофф и Эберхардт нашли в александрийском хранилище нечто невероятно ценное для нашего Братства — как, впрочем, и для всех, взыскующих запретных, тайных знаний!

Джентльмен в маске помолчал, поигрывая тростью.

— Если я правильно вас, немец-хранитель сообщил о находках в Берлин?

— Пока неясно. — снова встрял Лидделл. — Но за последние два месяца Эберхард отослал в Берлин не меньше семи писем, тогда как за предыдущий год лет таковых было от силы, три!

— Тогда не понимаю, чем вызвано ваше беспокойство. Попробуйте разузнать о находке Эберхардта через ваших германских коллег. Мне всегда казалось, что при всех разногласиях, европейские оккультисты, масоны и прочие розенкрейцеры всегда умели договариваться между собой…

Услышав пренебрежительное «прочие» Уэскотт дёрнулся, будто его кольнули шилом, но тут же взял себя в руки. Ответ прозвучал вполне любезно:

— Вряд ли Эберхардт и русский допустят кого-то к своему сокровищу. Видите ли, изыскания Рукавишникоффа носят… скажем так, не вполне академический характер. По-видимому, он действует в интересах некоей высокопоставленной особы. Если помните, я вам писал…

— Да, было что-то такое. — человек в маске кивнул. — Какой-то вельможа — то ли серб, то ли руританец?

— Граф Ни…

Уэскотт замолк на полуслове — профессор вскинул голову и поднес палец к губам.

— Прошу вас, Уильям, без имен!

— Даже здесь?

— Особенно здесь. У лондонских стен есть уши.

Герметист пожал плечами.

— Как вам будет угодно. Итак, граф… ну, скажем, «N»?

— Не много ли чести? — буркнул из своего кресла Лидделл. — «N» — монограмма великого Бонапарта!

Профессор поворошил угли в камине короткой кочергой. Языки пламени вырвали из полумрака часть сводчатого потолка и висящий над камином средневековый щит-павезу с неразборчивым готическим девизом.

— Ходили слухи, — осторожно продолжил Уэскотт, — что «N» близко знаком с наследником германского кайзера…

— …и, подобно и кронпринцу Вильгельму, помешан на археологии. — желчно ввернул Лидделл. — Он, видите ли, мечтает отыскать следы Третьей расы, следы подлинных обитателей Лемурии! Жалкий дилетант!

Уэскотт опять недовольно покосился на Лидделла. Тот перехватил взгляд и замолк, скорчив недовольную мину.

— Мы знаем наверняка, что изыскания Рукавишникоффа оплачивает именно «N». В прошлом году они встретились…

Герметист картинно умолк, ожидая вопроса. Но человек в маске терпеливо ждал, постукивая большим пальцем по подлокотнику.

— Гхм… да, встретились. Беседа состоялась в курительной комнате берлинского Altes Museum [75] Altes Museum (нем.) — «старый музей», художественный музей в Берлине на Музейном острове, построен в 1830-1830-х годах для размещения коллекции произведения искусства прусских королей. В частности, там хранилось всемирно известное Берлинское античное собрание. . Через подкупленного служителя мы узнали, что рассказ Рукавишникоффа взволновал «N» чрезвычайно. О чем шла речь — мы не знаем, но нет сомнений, что он решил как можно скорее добраться до того, о чем сказано в манускрипте. Для этого он и задумал отправиться в самое сердце Черной Африки!

— Это вас встревожило, Уильям? — осведомился гость.

— Разумеется! С нашими германскими коллегами мы бы, как вы изволили заметить, договорились. Но этот выскочка, к тому же, связанный с Россией — кто знает, чего от него ждать? А вдруг он, подобно Шлиману, жаждет славы и опубликует результаты изысканий?

— Это было бы катастрофой… — прошептал Лидделл. — Древние знания ни в коем случае не должны стать достоянием черни!