Владимир Ильин - Напряжение на высоте [СИ]

Старик ссутулился еще сильнее, уперев взгляд в темную землю.

— Как она умерла? — надломленным голосом произнес бывший князь.

Данное слово не тронуло его сердце. Иногда пытаются спасти для того, чтобы мучения длились годами – и скорбят искренне, если этого не удается. Смерть в таких случаях куда милосердней.

— Ей приказали убить княжича Шуйского. Она не справилась.

— Невозможно, — отрицательно качнул головой Александр Михайлович.

— Возможно, если воткнуть зачарованный клинок себе в живот, — недовольно поморщился его личный враг. — У нее любовь, знаете ли. Признания над парализованным княжичем, романтика и бульварная драма.

— Не смей смеяться над ее памятью, — с угрозой произнес старик.

Забывая от горя и ярости, кто он и в каком положении находится. Впрочем, а велика ли для него сейчас разница?

— В мыслях не было, — смотрел на могилу юноша. — Пришлось втыкать этот клинок в себя, чтобы целитель захотел лечить заразу. Мне все равно, что будет с ней, — посмотрел враг на недоуменный взгляд старика. — Но княжичу она была дорога, и ее жизнь стоило попытаться спасти.

— Зачем ты это мне говоришь? — фыркнул зло старик. — Желаешь разжалобить? Узнать заказчика? Вера мертва, и мне плевать, что будет с вами всеми. Вероятней всего, вы сдохнете. Меня это устроит.

— Я говорю тебе это, потому что она жива, — иронично посмотрели на него.

— А это… — невольно посмотрел на надгробие Александр Михайлович.

— Это крест, — пожал юноша плечами. — Как на картах рисуют место встречи. Надо же сделать так, чтобы ты пришел.

— Где она? — задрожал от волнения голос бывшего князя.

— Где-то в юго-восточной Азии, — задумчиво ответили ему. — Отправил ее к хорошей знакомой, что гастролирует по континенту подальше от меня. Очень осторожный и мудрый человек. С ней Вера будет в безопасности.

— Почему я должен тебе верить? — смотрел на него Наумов пристально, пытаясь уловить оттенок фальши и лжи в словах.

— Мне все равно, веришь ты мне или нет. Желаешь ей добра – не ищи, не наводи справки, приходи на эту могилу и скорби по ее памяти. Ненавидь меня, как раньше. Исходи злобой и старайся навредить. Мне на это наплевать.

— Потом ты попросишь плату? — криво улыбнулся старик. — Службу?

Юноша замер, некоторое время словно вглядываясь в него.

— Мои глаза тебе бы не пошли, — констатировал он, отворачиваясь. — Ты бы в них все равно ничего не увидел, — зашагал юноша от него.

И с каждым его шагом в старике усиливалось недоумение пополам с надеждой. Неужели его оставят в живых? Вот просто так – оставят дышать под небом? Старик заозирался по сторонам, выискивая неброско одетых людей, которые сейчас его скрутят и потянут в темные пыточные. Но тех тоже не было. Ради чего эта интрига? Почему? Просто так – сказать ему, что с внучкой все в порядке, и уйти? Или это иезуисткое мучение надеждой, когда Вера умерла, но он останется жаждать с ней встречи? Но это бред – он найдет способ убедиться даже без открытого поиска. Есть способы…

— Я желал отомстить твоему отцу, — сглотнув вязкую слюну, произнес он в его спину. — Было за что, ты знаешь. Но я ошибся. Я ненавидел не тех, кого надо было. Я не понимал этого, пока не стал им служить.

Самойлов остановился и повернулся к нему, глядя с интересом.

— Думаешь, нас завоевали Юсуповы? — оперся старик на трость двумя руками. — Думаешь, за островную гряду в Тихом океане? Я верил в это, назвав правдой. Юсуповы тоже в это верят. Мы дрались и верили, каждый.

— Тогда что есть правда?

— Правда в том, — смотрел пристально на него бывший князь. — Что не важно, какие флаги развеваются над твоим городом и какой гимн ты поешь, когда маршируешь в строю. Правда в том, кто владеет предприятиями на твоей земле. Посмотри на Архангельск. Даже Юсуповы верят, что он принадлежит им, — зло усмехнулся Наумов.

Юноша медленно кивнул, принимая к сведению.

— Если сможешь, прости меня, — выдохнул старый, уставший голос. — Если сможешь найти, за что, — горько усмехнулся он.

— За кого, — бесцветно произнес юноша до того, как в несколько шагов скрыться в подъехавшем автомобиле.

Старик проводил кавалькаду из трех черных седанов. Поймал заинтересованный взгляд давешнего дельца и качнул головой, призывая подойти.

— Могилу обустроить, сделать ограду. Памятник заменить. Землю оформить в вечную аренду. Цветы менять каждые три дня. Денег не жалеть, — диктовал он мужчине, с растущим энтузиазмом внимавшему каждому новому его слову. — Мне для моей внучки ничего не жалко.

— Такая потеря… — скорбно соглашался делец, с энтузиазмом делая записи в блокнот. — Желаете нанять плакальщиц?

— Я озадачусь сам. Рыдать будут в другом месте.

При свете дня разрушения, вызванные отчаянием и яростью Шуйского-младшего выглядели куда драматичней. Рассеянное освещение облачного полдня только подчеркивало темный провал в разрушенной внешней стене больницы, протянувшийся на три этажа вверх и столько же вширь; угрюмость выщербленных бетонных стен в два метра толщиной напоминали разрушенную при штурме стену, а чернота пятен после стихийных пожаров, давно уже потушенных, но оставивших на фасаде длинные росчерки, заставляли даже ко всему равнодушных москвичей задерживаться подле и задумчиво рассматривать поврежденное крыло давно знакомого здания.

— Газ взорвался, — убедительно объяснял зевакам старичок в неприметной куртке, фуражке и массивных очках.

И только если вглядеться повнимательней – узнаешь в нем замначальника безопасности здания, переодетого в гражданское. Подчиненные его тут же – поддакивают и делятся слухами с горожанами, создают вокруг себя группы людей, а потом показательно расходятся, прихватывая с собой людей чужих и лишних, невольно действующих как все. Пара сотрудников, тоже переодетых случайными прохожими, дают интервью местному телеканалу.

Для антуража и убедительности – пожарная машина возле здания. Там тоже готовы дать нужные комментарии – скучные и рутинные, которые забудутся за пару дней.

Из тех, кто действительно занят делом – меланхолично двигающийся экскаватор, сгребающий бетонные осколки. Он тут с самого утра – часа с пятого, когда я, испытывая неловкость от суетливой заботы Ники и ее же ощущения вины, тихонечко покинул здание через окно в предрассветный полумрак. Спать мне все равно не давали – ни Ника, ни экскаваторщик.

Парковку перед зданием предсказуемо эвакуировали, оттого представительный кортеж из семи машин, с двумя сигарообразными лимузинами был заметен издали. Княжеский же герб на номерах недвусмысленно давал понять, что в разрушенную внуком больницу прибыл лично патриарх рода – протрезвевший и оттого наверняка злой. Хотя поводов для головной боли хватало и без этого.