Владимир Махов - Предатель [litres]

Механики – двое коренастых мужичков нашлись в машинном отделении. Сюда не доходили звуки. Один из мужчин поднял голову перед тем, как встретиться с вечностью. Она хладнокровно выстрелила, не поскупившись на контрольный выстрел в голову.

Потом девушка бегло осмотрела отделение. И сразу нашла то, что искала – канистры с маслом, стоявшие в углу. Конечно, можно было воспользоваться и бензином, но быстрое действо не входило в ее планы. Команда в любую минуту могла проявиться на горизонте. В таком случае, стоит им поторопиться, и еще неизвестно, чем завершится гонка по водным просторам. Поэтому Адель сбросила с кроватей одеяла, подушки, одежду. Затем она открыла канистру с маслом и осторожно вылила на ткань густую жидкость. Темная струя залила одеяла, скапливаясь между складками грязными озерами. Когда все было готово, Адель достала из кармана зажигалку и взяла журнал. Дождавшись, пока бумага займется, девушка бросила факел в масляное пятно.

Спустя пару минут, отдав швартовы, Адель сидела в аквабайке. Повернув встроенный ключ зажигания, она дождалась ровного урчания мотора и надавила на рычаг газа.

Девушка летела в ночь, приподнимаясь над поверхностью воды, в которой тонули луна и звезды. Она была уже на достаточно большом расстоянии от яхты, когда раздался взрыв – рванули баки с горючим. Темноту прорезали огненные сполохи. Адель не обернулась, врезаясь на полной скорости в дорожку, залитую расплавленным золотом далекого пожара.

Волны небытия то поднимали над поверхностью, то накрывали с головой. Где-то в подполье капала вода. Журчание успокаивало, навевая сон. В те редкие мгновения, когда ошейник не давил на горло, Кира отключалась. Стоило ей сменить положение, как остывшее железо ледяным укусом обжигало шею. Мучитель «милостиво» бросил на пол матрас. За несколько дней девушка успела пересчитать ребрами все неровности от вздувшихся пружин, едва прикрытых тканью. На границе дозволенного пространства, ограниченного цепью, закрепленной на кольце, вбитом в каменную стену, стояли миска с бурдой и пластиковая бутылка. Кира осушила ее наполовину. Пить ей не хотелось. В помещении было сыро, и девушке казалось, что влага, выступающая на коже, вполне удовлетворяла ее потребность.

Четырехугольник света, падающий из крохотного оконца под самым потолком, успел описать полукруг, прежде чем исчезнуть. Его оказалось достаточно для того, чтобы охватить взглядом небольшие размеры коморки, не вдаваясь в детали.

В памяти пленницы почти не сохранился путь, который она проделала от острова до этой темницы. Всплывали размытые лица, теснились в сумраке. И в то же мгновенье память, притаившаяся под кожей, иглами отзывалась на малейшие воспоминания. Болели руки, саднило грудь. Подробности скрывала мутная пелена и Кира не собиралась ее срывать. Ей было спокойнее, пока события последних дней скрывал туман. Люди бродили в темноте – жестокие, беспощадные. В то время как, заслоняя их, перед глазами проявлялось дорогое, бесконечно любимое лицо с тонким шрамом на переносице. Где он? Что с ним? Эти мысли причиняли ни с чем не сравнимую сердечную боль. Лишенная возможности тотчас пуститься на поиски любимого, Кира страдала, от полной беспомощности все чаще погружаясь в небытие.

Смутно помнился мужчина, взваливший ее на плечи и тянувший куда-то вверх. Потом был ветер и жесткое приземление на полу стальной птицы, парящей в небе. В полете Кира открыла глаза словно для того, чтобы стать свидетельницей убийства. Тот, кто доставил ее в кабину, перебросился с пилотом парой слов. О чем они говорили, девушка не слышала – мешал шум винтов. Зато она отлично видела, как мужчина поднялся, подошел к пилоту и некоторое время стоял, облокотившись на спинку кресла. В его руке что-то блеснуло и в тот же миг человек, управлявший вертолетом, стал валиться набок, но был подхвачен и почти бережно уложен на пол. Мужчина, чем-то неуловимо напоминающий Дикаря – может, короткой светлой шевелюрой или прищуром серых глаз – перехватил штурвал и занял пустующее место. Вертолет потянуло вправо… и в памяти Киры обозначился провал.

Без сознания она пробыла довольно долго. Пришла в себя уже здесь, с ошейником на горле. Ее привела в себя боль, свившая гнездо внизу живота. Стоило девушке очнуться, как та подняла голову и запустила острые когти во внутренности. Потом боль отступила, словно ей тоже требовалось время, чтобы набраться сил перед новым приступом.

Киру опять повело. Когда она открыла глаза в очередной раз, с трудом переживая приступ удушья – ошейник немилосердно жег горло – напротив нее на стуле с железными ножками сидел мужчина. Хмурый, небритый. На сей раз он ничем не напоминал Дикаря. Кира даже удивилась – как она могла сравнивать двух таких непохожих мужчин? Из открытой двери, обозначив на полу прямоугольник, шел неяркий дневной свет. В пыльном облаке кружилась мошкара.

– Ты абсолютно не в его вкусе, – сказал мужчина, как будто ответил на только что заданный вопрос. Голос его был под стать его внешности – жесткий, лишенный эмоциональной окраски.

Кира промолчала. Гремя цепью, она устроилась на матрасе у стены.

– Я скорее бы поверил, если бы Рамзес стал подбивать клинья к Адели. Девчонка что надо. И блондинка, как он любит. И грудь, и попка. А ты? Что Рамзес в тебе нашел?

Кира не знала, что должен был найти в ней неизвестный Рамзес, особенно в сравнении с некой Аделью, судя по всему, девушкой пышной во всех отношениях. Ответить ей было нечего, поэтому она промолчала.

– Но чем-то, видать, ты его зацепила. А, шалава малолетняя?

Хмурый человек подмигнул ей. И от гримасы, внезапной судорогой стянувшей его правую щеку, Киру бросило в дрожь. Мужчина поднялся и подошел ближе, по дороге пренебрежительно смерив девушку с ног до головы. И под этим взглядом пленница показалась себе маленькой и жалкой.

– Докатился, Рамзес, – сквозь зубы процедил высокий. – До серых мышек дотрахался. Выбор в этом гребанном городе, конечно, невелик. Хотя… Что касается меня, то на такую, как ты, у меня был не встал даже с голодухи.

– Спаси и сохрани, – вырвалось у Киры.

– Ты что-то сказала? – тихо спросил он и двинулся вперед. И столько плохо сдерживаемой ярости обозначилось в этом движении, что девушка сочла за благо придержать язык за зубами. Уж больно брутально смотрелись берцы, застывшие в паре шагов от ее лица.