Николай Инодин - В тени сгоревшего кипариса [litres]

– Вне всякого сомнения, сэр.

Вопреки ожиданию Котовский встречает их не столь радушно, как ожидали англичане.

– Пошли прочь, – не поднимая головы от глиняного стаканчика с узо, рыкает майор. Потом его могучая шея все-таки приходит в движение, поворачивая к подошедшим неестественно бледное лицо.

– А, это вы… Садитесь, – Алексей показывает на тяжелые табуреты, стоящие с другой стороны стола.

– Хозяин, еще два стакана!

Не дожидаясь заказанного, атлет вливает в глотку содержимое своего стаканчика и сообщает оторопевшим бриттам:

– Она утонула.

Нашаривает на столе кувшин, встряхивает его. Характерного плеска не слышно, но Котовский все равно переворачивает емкость над стаканом. Из горлышка срывается всего несколько капель.

– Алекс, вам не стоит больше пить сегодня. Вы ведь на службе, и война еще не закончена.

Котовский отодвигает стакан в сторону и смотрит на Джона невозможным, совершенно трезвым взглядом.

– Я очень хочу напиться, в стельку, до потери сознания, но эта пахучая дрянь меня не берет.

Он настолько убедителен, что хочется верить, несмотря на подрагивающие зрачки собеседника, на бледность кожи, на тщательно проговариваемые слова…

– Вам это только кажется, майор, – из фразы Брауна исчезло вечное «сэр», но это уместно и естественно именно здесь и сейчас. – Лучше расскажите нам, что все-таки случилось.

Вечернее солнце отразилось от выбритой головы Котовского.

– Она погибла, моя Лаис. Не спасли. Корабль подорвала торпеда с подводной лодки. Многих подобрали. Даже выловили чемодан с вещами и документами.

Алексей опять поднимает взгляд на собеседников.

– Ее – нет. Я говорил с офицерами корабля. Никто не видел, что с ней стало, понимаешь? Мы собирались пожениться.

По щебню дорожки топот шагов двух человек.

– Ты опять?

– Михаил, – Котовский показывает старшему из пришедших на британцев, – это мои сослуживцы, отличные парни, хоть и англичане. Англичане, это Михаил.

Майор в советской форме поворачивается к Мэллоу и Брауну, и на не очень хорошем греческом приносит извинения:

– Я должен его увезти отсюда. Если захотите, можно будет продолжить разговор у нас в части, завтра. Вы ведь привели танки на обслуживание?

– Да, это так.

– Мы расположились недалеко от ремонтных мастерских, полтора километра восточнее, там еще такой ручей, местным кажется, что это река.

Майор поворачивается к сопровождающему его красноармейцу:

– Федор, забирай его.

Котовский на удивление легко позволяет увести себя к машине.

Советский майор рассчитывается с хозяином заведения, отдает честь союзникам и направляется следом.

Полы палатки подняты, но воздух почти неподвижен – застыл жарким тяжелым киселем, заставляет думать и двигаться медленно, будто с одышкой. Котовский тщательно выбрит, пахнет одеколоном, скрипит ремнями новенькой портупеи. Куда делся тот почти разрушенный человек, который пытался выжать из пустого кувшина добавочную порцию спиртного? Джон старательно запрещает себе думать о том, куда делся тот решительный, полный энергии командир, которому он помогал осаживать наступающие немецкие колонны.

– Сначала в самом деле рулили по морю, как на прогулочном теплоходе, потом командир все-таки сумел оторвать свой «Сандерленд» от воды и быстро забросил нас в бухту, в которой базируются британские корабли. Сюда добирались пешком, но после скачек по греческим горкам это уже была простая прогулка – почти без оружия, и не стреляет никто. Отдых, променад вдоль берега моря. А здесь, оказывается, уже все наши из батальона.

Алексей замолкает, вспоминая что-то или кого-то.

– Те, кто выжил, конечно. Ну, а вы как здесь оказались?

Джон подробно рассказывает, как дрался с немцами, как прикрывал отход, как засеивали дороги минами, подобно тому, как Язон сеял зубы дракона. Как сжег у рыбацкой деревушки последний оставшийся боеспособным танк, как уходили из Греции на маленьком каботажном пароходе.

– Значит, пригодился тебе мой подарок.

– Очень.

Котовский кивает, но лицо остается бесстрастным – просто отметил факт.

– Ну, а сюда как попал? Ваших танкистов почти всех в Египет вывезли, я слышал?

Меллоу разводит руками, мол, так получилось.

– Полк расформировали в Александрии, будут делать бригаду. А наш пароход туда не дошел бы, высадили в Суде. Ждали оказии до Египта, но через несколько часов меня вызвали к Фрейбергу. Вернулся командиром роты тяжелых пехотных танков.

Котовский немного оживился:

– Так это твоих зверей вчера к ремонтникам притащили? С виду серьезные машины, вооружение только жидковато.

Джон тонко улыбается:

– Броня прекрасная. Если бы они были способны передвигаться самостоятельно, им бы цены не было!

– Что так?

– Учебные машины, господин майор. Через каждую не один десяток механиков прошел. Так что, если не помогут здешние мастера, будем ставить в качестве неподвижных огневых точек.

Котовский как-то неуверенно посмотрел в сторону штабной палатки, задумался, потом что-то для себя решил и поднялся. Не вскочил, как раньше – встал медленно, опираясь рукой о столешницу.

– Покажите-ка вы мне эти ваши замечательные огневые точки, ребята.

Они довольно быстро добрались до расположенных на территории старого не то карьера, не то каменоломни мастерских. Там Алексей здоровался с греческими и итальянскими ремонтниками, лазил по танкам, хлопал люками, но ближе к вечеру майор решительно отряхнул китель:

– Очень интересная техника. Завтра подумаю, что можно сделать с прокладками. Рад был видеть, но мне пора. Дела.

Когда могучая фигура Алексея скрылась за поворотом дороги, ведущей к городу, Браун покачал головой:

– Думаю, при желании мы сможем найти его за тем же столом, что и вчера, сэр.

Вопреки обыкновению это замечание образцово бесстрастный ординарец произнес, не скрывая сожаления.

Хлопает дверца легкового автомобиля. Хоть стука каблучков не слышно, но любой мужчина, не оглядываясь, поймет по звуку шагов – идет женщина, молодая, энергичная. И сердитая, может быть, даже злая как тысяча чертей.

– Я не хотела верить, но вижу, мне не врали! Позор!

Котовский узнает приехавшую и криво ухмыляется:

– Это вы, госпожа министр! Должен сказать, вашему супругу повезло с женой – в воде не горит, в огне не тонет…

С размаху выплеснуть почти полный кувшин вина на бритую голову и при этом не забрызгать себя с ног до головы – для этого нужен талант. Судя по всему, у Клио он есть – на светло-серое платье госпожи Ренгартен не попало ни капли. А на лице Алексея из-под треснувшей маски впервые за неделю появляется живое человеческое выражение – он удивлен, растерянно хлопает глазами, широкими ладонями стирая с головы остатки вина.