Мартин Аратои - Тинар [СИ]

Я с трудом разлепил тронутые пенкой веки. Солнечный свет, струился сквозь многочисленные щели ветхого сарая, что звался домом. Несколько раз непроизвольно моргнул, прикрывая глаза от назойливых лучей, и протестующе застонал. Послюнявил кончики пальцев, протёр глаза и провел по ушам. Воды, чтобы умыться внутри не было.

Солнце не отступит. Этот бой проигран и поспать пару лишних минут не выйдет. Признав поражение, я отбросил затертое до дыр одеяло в сторону, скатился с кучи тряпья, прикрывавшей пучок соломы, служившей постелью. Зябко вздрогнул, когда босые ступни коснулись земляного, утрамбованного до твердости камня, пола.

Когда-то этот дом знавал лучшие времена. Давным-давно, когда были живы родители.

Тяжело вздохнул, но быстро прогнал прочь дурные воспоминания.

Есть дела важнее воспоминаний. Здесь делать нечего, надо отправляться на поиски еды, а возможно и подработки. Направился к двери, затем оглядел лачугу, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Хотя чего тут забывать? Но привычка, сильнее. Затем, оглядел окрестности, сквозь щели в двери и быстро вышел в грязный проулок. Прикрыв за собой дверь, завесил ее замызганной, некогда белой, тряпкой, такими помечали дома зараженных. Убивать их не убивали, но и близко не подходили. Я не хотел рисковать быть обнаруженным другим нищим или еще хуже — стражниками.

Чудь поодаль стояла бадья, куда стекала дождевая вода и я, зажмурившись, окунул в нее голову, окончательно проснувшись. Отряхнувшись как собака, натянул, прямо на мокрое тело, через голову драную рубаху, перепоясал ее обрывком веревки и сунул ноги в ботинки. Хотя это громко сказано — ботинки, скорее деревянная дощечка с выдолбленной, найденным гвоздем дыркой и разномастными шнурками.

Вода в бочке успокоилась, и я остановился, засмотревшись на свое отражение. Метр шестьдесят ростом, серые глаза, короткий ежик неровно подстриженных волос, цвета спелых каштановых орехов. Чуть впалые щеки, да заострившиеся черты лица — от жизни впроголодь. Правый глаз пересекал шрам, особенно заметный на загорелой до бронзоты коже. Я уже не помнил, то ли стражник, то ли знатный кто или коллега по несчастью меня им наградил.

Мал был. Постоять за себя не мог, а заступиться тогда уже было некому. Никто не любит сирот, в Норосе, тем более Обделенных .

Тем в ком нет ни задатков вёлуров , ни умений санкари . Хотя мне через пару недель семнадцать лет, а они, способности эти, у местных уже лет в пятнадцать проявиться должны. А потом считай, жизнь удалась, отучись и иди под теплое крыло одной из банд, на службу к аристократам или на Арене выступай. Смотря по способностям и специализации.

Вопросов нет, были и последыши, кто раскрывался и в шестнадцать, но не в семнадцать, так уж точно.

Я уже смирился, и перестал мечтать, о чем-то большом и великом. День прожить, да брюхо набить. Вот все что мне нужно. Хотя отец, да будет им с мамой, земля пухом, все уши прожужжал, что если у него не вышло, то у меня уж все сладится, и я унаследую его уникальную кровь.

С чего он так решил? Ну да, он был пришлецом , тем, кого изредка выкидывали иные миры. Но он ничего не мог и ничего умел. Ничего полезного. Только травить байки, о своей избранности, о том, что, такие как он, меняют ход истории, завоевывают целые континенты. Возможно. Где-то в его снах, его книгах, иных мирах, но не здесь. Тут у него даже способностей не прорезалось и это его терзало всю жизнь, а его россказней хватило лишь на то, чтоб увлечь матушку небылицами о новой и прекрасной жизни. Но она хоть что-то умела, и мы могли тянуть концы с концами.

Пока болезнь не забрала их, а на лечение у вёлуров не было денег.

Да, что за день такой? Лезут и лезут в голову треклятые думы. Я презрительно сплюнул под ноги и отошел от бадьи.

Может в верхний город пробраться? Глядишь, и подаст какая дамочка монетку, хватит чего съестного прикупить.

От одной мысли о свежей пище, в отличие от полусгнившего мусора, к которому я привык, кислое настроение мгновенно испарилось, а в животе одобрительно заурчало.

Кивнув собственным мыслям, я, не переставая оглядываться, перебираясь грязными переулками вышел на широкую улицу и смешался с толпой. Я старался держаться тени домов, чтобы никого не толкнуть, не наступить на ногу, меньше всего на свете хотелось привлечь чье-то внимание. Хорошо если просто прогонят, а могут побить, смеха ради или вызвать стражу.

Пробираясь к центру, я глянул на небо, чтоб понять, который час. По всему выходило, что едва за полдень. Норм. До сумерек можно тут потолкаться, а потом буду обратно в нору пробираться.

Я ускорил шаг и случайно толкнул пару прохожих, но, к счастью, обошлось, никто не обратил на это внимания. Облегченно выдохнул и двинулся дальше.

Замер, когда натолкнулся на усадьбу графа Мэлбара, первого заместителя Владетеля, градоначальника Нороса.

Убить меня прилюдно его охранники не могут. Таков закон, но это не оградит мою шкуру от побоев. А это совсем не то, чего бы мне хотелось отведать в данную минуту. Потому я перешел на противоположную сторону улицы и притаился в тени кипарисов, что росли вдоль дороги. Обдумывая, стоит ли побродить еще или идти на Толкучку в поисках работы, поскольку милостыню подать никто желанием не горел.

Да и стыдно. Сам я ее не клянчил, но когда подавали монетку-другую, принимал, не отказывал.

С моего места просматривался внутренний двор усадьбы графа: садовые растения и цветы, дорожки, усыпанные мелким гравием, пруды с красными, синими и желтыми карпами. Цвета их Дома. Фонтаны и ажурные беседки завершали пейзаж.

Невольно я залюбовался на подобную, чуждую моей повседневной жизни красоту и не заметил, как на меня с той стороны уставилась миловидная барышня.

Моя ровесница и единственная дочь графа, Адель. Я пару раз видел ее, когда она вместе с отцом участвовала в праздновании дня города и кидала медяки в толпу.

— Эй, ты! Да ты! Оборванец! Поди сюда! — властно крикнула она.

Я оглянулся, убедившись, что слова ее обращены ко мне и неспешно приблизился. Я ей не пес шелудивый, чтобы рваться с места по первому крику. Разве что покормит? Но и это не стоит самоуважения.

Девушка дожидалась, скрестив руки на груди и хмурясь.

— Ты не очень-то спешил, — чеканя слова, произнесла она, — как твое имя?

— Тинар, госпожа, — стесняясь своего внешнего вида, и стараясь быть вежливым, промямлил я.

— Ты голоден? — снова этот высокомерный тон и спесиво изогнутые губы.

— Не отказался бы от пары пирожков, госпожа, — тая надежду стать сытым, быстро проговорил я.

— Ты не выглядишь больным и увечным, чтобы просить милостыню. Я дам тебе еды. Если докажешь, что достоин.