Юрий Силоч - Союз нерушимый… [litres]

Вот и мой барак – коричневый, немного покосившийся, с облупившейся у земли краской. Забавно, теперь я действительно считал его своим, словно и не осталась пустовать моя служебная квартира. Интересно, как там Манька? Наверное, Палыч вешается с его закидонов, ибо Иммануил – зверь гордый и не забывающий показать, кто в доме хозяин.

Когда я шёл через полутёмную кухню, лязгая подкованными сапогами по чёрным доскам пола, старуха, вечно сидевшая у окна и считавшая, что здороваться ниже её достоинства, проводила меня хитрым взглядом.

Забрав из комнаты пакет и добавив туда остальные гостинцы, я в очередной раз постучал в дверь к Марии. Потом снова. Простояв так около половины минуты, я расстроился, поняв, что встречи опять не получится, но тут дверь с тихим скрипом приоткрылась, и оттуда на меня удивлённо взглянула Мария.

– Здравствуйте! – я улыбнулся во все тридцать два зуба и протянул презент. – Я уезжаю, вот, возьмите. В знак благодарности. Спасибо вам!

Соседка начала тихонько отказываться, отпихивая меня, но я решил, что она скромничает, проявил настойчивость и упрямо пытался всучить подарок, пока из-за неверно рассчитанного усилия дверь не распахнулась и я не увидел полностью лицо Марии. Под левым глазом темнел, переливаясь всеми оттенками от жёлтого до чёрного, огромный синяк.

Я оторопел.

– Это не то, что вы думаете, я ударилась, – полушепотом затараторила соседка, оправдываясь, но её прервал пьяный голос из-за спины.

– Это кто там ещё?! Этот твой?

Дверь прикрыли:

– Никто! Баб Варя зашла, за солью.

– Я мужика слышал! Так и скажи, что это твой…

Шаги. Дверь распахивается, и на меня бросается нечто, пахнущее потом и перегаром. Мария отлетает в сторону, судя по звуку что-то опрокинув и разбив, а я от неожиданности отступаю в коридор.

– Успокойся! – попытки меня ударить были просто смешны, но трогать его я не хотел, резонно опасаясь ненароком зашибить.

Пятясь от взбешённого муженька, похожего сейчас на ветряную мельницу во время урагана, я отступил в кухню.

– Так его, кобеля! – подала голос старуха. Я обернулся – настоящая фурия. Глаза горят, беззубый рот раскрыт, седые волосы выбиваются из-под платка, даже привстала со своей табуретки от впечатлений. – Вдарь ему!

«Вдариватель» в семейных трусах и неизменной бело-жёлтой майке увидел, что трибуны ему рукоплещут, и пошёл в атаку с удвоенной силой.

– Стой, дурак! – рявкнул я. – Зашибу!

– Вдарь! Вдарь! Не будет к жене законной ходить!

Опустившийся офицер сделал большую ошибку – припёр меня к стене. Несмотря на желание оторвать пьянчуге голову, я сдержался и отвесил ему пощёчину – звонкую и хлёсткую, но и её было более чем достаточно. Сосед, закрутившись волчком, опрокинулся на пол и затих. Честное слово, я не хотел этого делать, но пришлось.

– Ой! Ты что ж делаешь-то, ирод! – заголосила старуха, но я замахнулся, и она тут же сползла на пол с криком: – А-ай! Помогите! Убивают!

Незадачливый муженёк перевернулся на спину и сверкал глазами, держась за красную щеку.

– Ещё раз узнаю, что бьёшь её, – вернусь и руки оторву, понял? – прорычал я и, подняв глаза, растерялся от того, что на меня налетел какой-то странный вихрь – белый и сыплющий оскорблениями.

– Вы что наделали? – кричала Мария, слабо колотя меня своими маленькими веснушчатыми кулачками. – Зачем? Уходите! Уходите отсюда! – она вытолкала меня и захлопнула дверь перед моим носом. Я прислушался и разобрал приглушённые голоса, доносившиеся изнутри.

– Больно? Больно, мой хороший? Давай, вставай осторожненько. Аккуратно…

– Нахрен пошла! Шалава!

Уже почти добравшись до станции метро-3, я осознал, что всё ещё сжимаю в руках тот злосчастный пакет с продуктами. Никогда, ни в той жизни, ни в этой, я ещё не чувствовал себя таким идиотом, как сегодня.

«Ну и к чёрту», – высыпав содержимое пакета в вещмешок, я бодро зашагал к метро, размышляя над деталями предстоящей операции, которая обещала быть очень и очень сложной.

Огромный транспортный самолёт сверкал красными габаритными огнями.

Он стоял на взлётно-посадочной полосе, освещённый протянувшимися сквозь дымку белыми длинными лучами прожекторов – тёмно-зелёный, массивный, похожий на шмеля из-за «брюшка» пассажирского отделения. От двигателей шёл пар, клубившийся в бледных лучах и красноватом свете габаритов.

Техника уже погрузили – по стальному пандусу, ведущему в грузовой отсек, затащили платформы с тройкой БТР. Грозные боевые машины были по самую макушку увешаны дополнительными бронещитами и кубиками динамической защиты, придававшими им инопланетный вид.

За ними проследовали тяжёлые пехотные модификации УАЗов, которые язык не поворачивался по старой памяти назвать «уазиками», поскольку по бронированию и вооружению эти толстячки ненамного отставали от БТР – пулемёты, ракеты, автопушка в башне.

Потом грузовики, опечатанные ящики, металлические контейнеры, на ржавых боках которых по трафарету были выведены предупреждающие надписи, и, наконец, в последнюю очередь разрешили грузиться нам. «Нам» – это двум десяткам солдат, сержантов и офицеров.

Последние возвращались из отпусков и потому были мрачны. Со мной держались настороженно и отстранённо: чувствовались отчуждённость и презрение обычных людей к клонам. Даже звание не помогало. К тому же младший лейтенант – это ни то ни сё, уже не сержант, но ещё не полноценный офицер, и потому чёрт знает, куда его девать и что можно доверить.

Клоны были слегка взволнованы, поскольку многие из них летали впервые и не могли побороть мандраж. Совсем «свеженькие», только-только из пробирки, и потому выглядевшие, как пятнадцатилетние подростки. Скоро, не пройдёт и года, они созреют в огромных громил, готовых переносить все тяготы и лишения воинской службы.

Ко мне подошёл капитан, чем-то отдалённо похожий на мужа Марии: такой же невысокий, черноволосый и синеносый.

– Здравия желаю, – он протянул ладонь, не снимая перчаток. – Максим Максимыч, – внутри самолёта было очень холодно, и изо рта офицера вырывались облачка пара.

– Здравия желаю, – мы пожали друг другу руки. – Иван Степаныч.

– Вот что, товарищ младший лейтенант, – офицер поспешно убрал ладонь, я заметил краем глаза, что он вытер её о штаны. – На время полёта назначаетесь старшим в этом отряде. Следите, чтоб солдаты не спёрли чего-нибудь или не убились. Отвечаете за подчинённых головой.

– Есть быть старшим по отряду! – отчеканил я, вытянувшись во фрунт.

– Вольно, – усмехнулся капитан и отправился ближе к кабине самолёта, где, как я слышал, звенело стекло.

Я вернулся к своим новым подопечным, которые заняли свои места и пристегнулись ремнями к креслам, и о чём-то вполголоса переговаривались – тихие, зашуганные, будто школьники.