Тери Терри - Разрушенная

— Нет, не отвечай. Не сейчас, когда ты поглупела от болеутоляющего. Расскажешь мне свои секреты, когда будешь уверена, что хочешь рассказать.

Он начинает подниматься, но мои мысли снова возвращаются к тому, что Эйден говорил раньше.

— Подожди. Что ты имел в виду под словами «совсем уехать»?

— Можешь покинуть страну.

— Могу?

— Знаешь, ПБВ помогает людям исчезнуть, когда становится слишком опасно. Выскользнуть из страны морем. В Соединенную Ирландию или дальше.

Соединенная Ирландия — свободная страна; о ней шепчутся, но в ее реальность не верится. Десятилетия назад она вышла из Соединенного Королевства, и с тех пор официально о ней не упоминается. Будет ли там лучше, чем здесь?

Способна ли я на такое — просто оставить все это? Глаза закрываются. Так много всего, чего не знает Эйден. Вещей, о которых я ему не рассказала. Я убеждала себя: это из-за того, что знание опасно, и ему лучше не знать. Но разве в этом настоящая причина? Неприятный холодок внутри говорит, что дело не только в этом: я не хочу, чтобы он узнал, какие вещи я творила. Не хочу, чтобы смотрел на меня без этого тепла в глазах. У меня так мало друзей, я не могу потерять еще одного.

Начать с того, что по собственной воле или нет, но я действительно состояла в АПТ. Действительно была террористкой. И хотя в конце концов отказалась от них и их методов, как я могу быть свидетелем ПБВ против лордеров? Я — показательный случай того, почему Зачистка является допустимой вещью.

За море…

Зачем и куда? В неизвестность?

Исчезнуть.

Я бреду вверх по тропинке. Все выше и выше, с той скоростью, на которую способны мои короткие ножки. Вскоре улицы и дома исчезают из виду. Все тихо, спокойно. Наконец-то одна.

Волнуюсь, но дорогу помню, хотя раньше самостоятельно здесь не ходила. Дорога в одиночку кажется длинней, и я чувствую облегчение, когда добираюсь до ворот.

Камни обволакивает зловещий туман. Спящие, они громоздятся, наполовину утонув в белом мареве. Вверху светит солнце; макушки гор похожи на сверкающих часовых, вставших вокруг своих спящих детей. Я иду через поле, в туман, и прижимаю ладони к камню. Солнце не может пробиться сквозь пелену; камни холодные и такие огромные вблизи. Но если отступить и посмотреть на горы, камни кажутся маленькими.

Папа называет их Детьми Гор, и я их так называю, хотя из школы знаю, что каменное кольцо было сооружено здесь, в Каслригге, людьми и друидами, а не горами. Тысячи и тысячи лет назад. Я начинаю с края, прикасаюсь к каждому камню и считаю.

Обхожу уже больше половины круга, когда слышится голос:

— Я знал, что найду тебя здесь.

Папа.

Ничего не отвечаю и продолжаю считать камни. У гор столько детей. Только я одна.

Папа подходит ко мне.

— Номер? — спрашивает он.

— Двадцать четыре, — отвечаю и он движется по кругу со мной, а я громко считаю на ходу. — Двадцать пять.

— Она на самом деле волнуется.

— Двадцать шесть.

— Боится, что с тобой что-нибудь случится, если пропадешь из виду.

Вздыхаю.

— Двадцать семь.

— Я знаю, с ней бывает трудно.

— Двадцать восемь.

— Но она тебя любит.

— Двадцать девять.

— Не надо было тебе убегать.

— Но ТЫ иногда убегаешь. Тридцать. — Мы останавливаемся. — И она сводит меня с ума.

Папа смеется.

— Скажу тебе по секрету. — смотрит по сторонам. — Временами она и меня с ума сводит. Давай отправимся домой и сойдем с ума вместе.

— Сначала закончим?

— Конечно.

Мы продолжаем считать, теперь вместе, во весь голос, пока не доходим до сорока.

— Готово, — заключаю я, и мы идем к воротам. Я оглядываюсь. Туман начинает таять. Дети Камня обрадуются, когда проснутся на солнышке; у них будет с кем поиграть, когда мы уйдем.

Чуть позже я даю обещание больше никогда не убегать. Но, произнося его, скрещиваю пальцы.

Просыпаюсь рано, с затекшими ногами и напуганная тем, что, кажется, не могу пошевелиться. Потом понимаю — это Скай забрался на диван и растянулся на моих ногах: этакое тяжелое золотистое одеяло из ретривера, который не желает подниматься, а скинуть его непросто.

Пробираюсь на кухню приготовить чай и выглядываю в окно. Мир погружен в иней, и рукам не терпится взять карандаш и блокнот: затейливые белые узоры покрывают изгороди и деревья, украшают автомобили и запчасти на заднем дворе Мака, больше похожем на мастерскую, чем на сад. Снега нет, по крайней мере пока, так что я ошиблась. И, что лучше всего, нет белого фургона — значит, Эйден уехал. Это упрощает мой план на сегодня. Потому что я твердо решила, что сделаю.

Нахожу блокнот и устраиваюсь на диване с чаем и со Скаем, намереваясь зарисовать ажурную роспись инея, но вместо него на бумагу просится круг из камней. И маленькая девочка со светлыми волосами — сколько мне тогда было, лет восемь? — прижимающая ладони к камню. Связан ли этот сон с реальным местом? Все внутри меня говорит, что да. Я могу найти его, когда поеду в Кезик; могу коснуться каждого камня и снова пересчитать Детей Гор. Но папа меня там не найдет, теперь нет. Он ушел навсегда.

Папа погиб, пытаясь спасти меня от Нико и АПТ, пять лет назад, но воспоминание свежо: оно было погребено так глубоко и так долго, что когда оно наконец вернулось, то оказалось настолько ярким, словно все случилось только что.

Зачем я возвращаюсь? Папы там не будет. Никого больше из той жизни я вспомнить не могу. Была ли та женщина, от которой я убежала во сне, моей настоящей матерью?

Она тебя любит, сказал папа. Скрестила я пальцы или нет, но обещала, что больше не убегу. Пропала я не по своей воле, но теперь сделала выбор: я должна вернуться.

Но пока я не готова, не могу уехать не попрощавшись. Не в этот раз. Я должна рассказать маме и Эми, что на самом деле случилось.

Когда наконец появляется зевающий, с заспанными глазами Мак, я натягиваю ботинки.

Бровь его ползет вверх.

— Так, дай угадаю: ты собираешься на прогулку со Скаем. Просто короткая вылазка туда и обратно.

— Конечно, так и есть. — При слове «прогулка» Скай колотит хвостом по полу.

— Куда ты собралась?

— Думаю, ты знаешь.

— Эйден выйдет из себя.

— Ты не выйдешь. Потому что знаешь — я должна это сделать.

Он не отводит взгляд.

— Все больше и больше убеждаюсь, что бывают случаи, когда, несмотря на риск, приходится что-то делать. Приходится что-то говорить. Это один из таких случаев?

— Да. Я должна рассказать маме. Она потеряла слишком многих за свою жизнь. — Уж кто, как не Мак, должен меня понять — из-за вины, с которой он живет с тех пор, как шесть лет назад взорвался его школьный автобус. Да, вины за то, что выжил, но еще большей за то, что не рассказал об остальных выживших, таких, как сын мамы, Роберт, который потом исчез и подвергся Зачистке. Исчез без следа. Как ее родители, первый премьер-министр лордеров и его жена: обоих убила бомба террористов. Тогда мама была моложе, чем я теперь. Я не могу оставить ее с мыслью, что и со мной случилось то же самое.