Михаил Ахманов - Ливиец

– Я Хирадж, купец из Библ! Вы быть люди Мендес или Танис? Мы плыть Саис, потом идти Танис, лизать пыль у пятки фараон и поднести дары!

– Скоро в задницу меня лизнешь, жабий помет, – осклабясь, буркнул Иуалат.

Я поднялся и полез на носовой настил, придерживая у пояса ножны с кинжалом и секиру. Сотник и двое воинов в полном вооружении последовали за мной.

– Унофра, носящий топор за светлым Урдманой из Мендеса! – Представившись, я грохнул кулаком по бронзовой пластине панциря. – Послан охранять тебя, Хирадж!

Расстояние между нами сократилось метров до пятидесяти. Десять человек остались на веслах, остальные, прикрываясь бортом, натягивали доспехи. Осси отставил барабан и правил прямо на финикийца. У ног его лежал свернутый кольцом канат.

– Охранять? Почему охранять? – удивился бородатый Хирадж. – Мой иметь охрану! Вот!

Рядом с ним появились четыре разбойного вида рожи – филистимляне, судя по форме шлемов и золотистым волосам.

– Война, – пояснил я. – Можешь не добраться до Саиса и Таниса, и фараонские пятки будут не облизаны. Прикажи спустить парус, Хирадж. Я поднимусь на борт со своими людьми.

Купец озабоченно дернул себя за бороду и что-то выкрикнул. Парус пошел вниз, течение развернуло корабль кормой к нам, галера скользнула вдоль его борта и остановилась, удерживаемая пятью парами весел. Осси метнул канат. Второй полетел со скамеек, где сидели гребцы.

Я прыгнул на палубу финикийца, Иуалат и двое воинов – за мной. Еще четверо, подтянув второй канат, лезли на корму – тоже в доспехах, с горящими в предвкушении грабежа глазами.

– Что везешь, достойный Хирадж? – спросил я, окинув корабль быстрым взглядом. Судно было вместительное, и кроме четырех охранников-филистимлян на нем имелось двадцать финикийских мореходов. Правда, безоружных, если не считать изогнутых ножей.

Купец охотно перечислил товары:

– Пурпурый ткань сорок мотков, мебель кедровый – ложа, сиденья и скамейки для ног, слитки серебра и бронзы, голубой персидский камень, украшений – браслет, ожерелье, наголовный обруч. Еще везти сирийский клинок и вино в амфор.

– Мебель нам ни к чему, а все остальное годится, – пробормотал Иуалат за моей спиной, потом спросил погромче:

– Вино везешь? Какое? Кислятину из Джахи?

Хирадж закатил глаза и оскорбленно тряхнул бородой:

– Нет, воин, нет, сладкий с Иси! Цвет алый, вкус медовый, а запах!.. Ах!.. – Он причмокнул языком. – Покарай меня Ваал, если врать!

На носу нас было четверо, столько же на корме, и гребцы, оставив весла, стояли оружные и в полной готовности. Два наших корабля, соединенные канатами, медленно дрейфовали по течению. Осмотрев охранников (они явно не выглядели людьми, способными положить жизнь в защиту финикийца), я произнес:

– Ваал уже простер над тобой карающую длань, Хирадж. Ты, несомненно, великий грешник, ибо послал он тебе не людей Урдманы, а их врагов. Раскрывай трюм, выгружай товары! Ткань, вино, слитки, оружие! Быстро, если не хочешь кормить рыб в водах Хапи!

Купец отшатнулся, выпучил глаза и заорал на пуническом:

– Разбойники! Это разбойники! Хватайте ножи и копья, дети шелудивых псов! Сбросьте их с палубы! За каждого убитого дам серебряный браслет!

Но его призывы были тщетны. Над бортом внезапно вырос десяток воинов, раскачивавших дротики, мои люди на корме и на носу шагнули вперед, оттесняя команду к мачте, а Иуалат схватил купца за бороду, рванул и стукнул носом о колено. Филистимляне хмуро косились на нас, но не притронулись к мечам, мореходы из Библа тоже не горели желанием ввязаться в драку. Пожалуй, они померились бы силами с разбойным людом, но каждый видел, что мы не шекелеша*, не пираты из народов моря, не этруски и не сардинцы. С боевым отрядом местного князя никто сражаться не хотел.

– Выполняйте мои приказы, и вам не причинят вреда, – сказал я на пуническом. – Оружие на палубу! Живо!

Зазвенели ножи и мечи. Купец горестно взввыл.

– Ты знаешь язык этих ханебу? – удивился Иуалат, не выпуская из пальцев бороды Хираджа.

Не отвечая на этот вопрос, я велел ему бросить купца и загнать в трюм филистимлян и пятерых финикийцев покрепче – нелегкий труд ворочать тюки и амфоры под палубой. Остальная команда осталась наверху и перегружала товар под бдительным оком Раги. Осси принимал и сортировал добычу, что было ответственным делом – ведь все мы забрать не могли, не та грузоподъемность у галеры. Взяли в первую очередь продовольствие, зерно и сушеные фрукты, несколько амфор с вином и дорогие вещи, пурпурную ткань, ларцы с украшениями, бирюзой и серебряными слитками, а также восемь десятков сирийских мечей.

Заметив, что на Осси и Раги можно положиться, я позвал Иуалата и вместе с ним направился к кормовой надстройке. Здесь была довольно большая каюта, по-видимому, хозяйская – топчан, застеленный грудой шерстяных ковров, пара резных столиков из кедра, полки со стеклянной и бронзовой посудой, куча каких-то тканей в углу и большой сундук. К нему я и подступил – сбил секирой замок, откинул крышку, нащупал что-то твердое, заботливо обернутое в кожи. Это оказались флаконы из синего и зеленого стекла, тщательно закупоренные, с пробками, залитыми воском. Благовония! Возможно, самая ценная часть груза, не упомянутая купцом; эти ароматы из Аравии ценились дороже золота и самоцветных камней.

Но оказалось, что Хирадж забыл сказать еще об одном товаре.

– Господин! – внезапно окликнул меня Иуалат. – Погляди-ка, что я нашел! Не иначе как дар для фара-она!

Обернувшись, я увидел, что он вытаскивает из груды тканей девушку. Ей, наверное, было лет шестнадцать; невысокая, стройная, с милым округлым личиком и пухлыми губами, она не походила на финикийку или женщину из тех народов, что жили поблизости от финикийских владений. Кожа светлая, глаза серые, волосы цвета бронзы падают волной, белый хитончик заколот пряжкой с ликом богини, вырезанным на раковине…

Эллинка, подумал я, рабыня. Вытянул руку к ней и негромко сказал:

– Хайре! Не бойся, девушка. Как тебя зовут? Откуда ты?

Она поняла.

– Дафна из Коринфа, господин. – И повторила, прижав к груди тонкие пальцы: – Дафна!

Стан Пекрура на озере Пер-Рамесс выглядел не очень внушительно: навесы, крытые тростником, где ночевали воины, полсотни костровых ям с котлами для варки пищи, несколько полотняных палаток вождей и колья, вбитые в берег, у которых покачивалось тринадцать кораблей. В загоне, что находился около лагеря, блеяли овцы, а быки и коровы, предчувствуя свою судьбу, мрачно пережевывали жвачку; те и другие были, конечно, экспроприированы в соседних деревушках. Ни лошадей, ни колесниц, ни ярких стягов, ни вала и рва или иных укреплений… Несомненно, лагерь ахейцев под Троей выглядел гораздо внушительней, не говоря уж о воинстве Яхмоса, обложившем Шарухен. Но за века своих странствий я привык видеть всякие армии, маленькие и большие; я знал, что первое впечатление от многолюдства или, наоборот, малочисленности, не соответствует силе и боевому духу войска. Людей, которых привели сюда родичи и союзники Пемалхима, было лишь немногим больше, чем в моем отряде под Шарухеном, но они могли разорить всю округу, перебить крестьян и скот, сжечь городки и деревни, не защищенные стенами, вырубить плодовые деревья и вывезти из житниц запасы фруктов и зерна – в общем, натворить таких же бед, как стая оголодавшей саранчи. Их пребывание здесь, в северных землях Дельты, являлось серьезной проблемой для Урдманы, не говоря уж о прямой военной угрозе.