Денис Шабалов - Без права на ошибку

Если же вдуматься, получалось следующее. Имеется совокупность соображений, согласно которым строжайше запрещено каким-либо образом контактировать с Убежищем до положенного срока. Когда же наступит этот срок? Да пожалуй, тогда, когда Данил сам увидит и детский сад, и Непутевый Тоннель. Когда поймет, что есть вещи более жуткие, чем миксер, притаившийся в засаде на твоей дороге, и более непонятные, чем темное озеро на кладбище. Таким образом, пожалуй, момент с тем, чтобы подсунуть ему для прослушки файл, выбран правильно. Повзрослеет, заматереет, наберется опыта… Когда Данил узнает о человеке по имени Зоолог, он уже будет готов. Он ищет ответы, его уже терзают смутные предчувствия и сомнения – и вот тебе, младший братик, привет от самого Зоолога.

Далее.

Сам Зоолог говорит, что все Данилы слушают файл с записью в разное время: иногда перед самым штурмом Убежища, иногда – после него. Он же, Добрынин-старший, фактически взял на себя ношу – разорвать петлю времени. Но сделать это необходимо ювелирно-аккуратно, чтоб не запустить какие-то события, которые сделают только хуже. Своей подсказкой он и так уже влияет на поток времени и поворачивает его в неизвестном направлении. Да, он надеется, что петля будет разорвана, но наверняка не знает об этом. И эта подсказка, указание на файл в диктофоне, который позволит Данилу-младшему впервые за все эти петли прослушать его задолго до штурма Убежища, – единственное, на что он отважился. Воздействовать на Даньку чем-то большим… боже упаси! Достаточно и того, что сам Добрынин с Братством закусился. Более отступать от той линии, которую он уже знал и которую прошел сам, он был не намерен. Все должно быть в строжайшем соответствии с тем, как это было в его прошлом.

А значит, нужен был Сказочник и его встреча с Данькой, которая даст младшему первое упоминание.

Дело поимки Сказочника, пожалуй, требовало более везения и удачи, чем аналитической работы. В конце концов, исходных данных было слишком мало, чтобы делать какие-то предположения о его местонахождении и регулярных маршрутах. Что Добрынин знал об Ивашурове? Немного. Жил в деревеньке где-то под Самарой. Жена умерла. Отправился странствовать. К две тысячи тридцать третьему году он уже десять лет бороздил просторы страны. Получается, начал ходить аккурат в двадцать третьем, когда Добрынин-Зоолог вывалился из аномалии. Матерый бродяга. Это было и все. Чем могли помочь эти данные? Ничем. Разве что «ареал обитания» обрисовать.

Прикинув, Добрынин пришел к мысли, что Сказочник скорее всего держится чистых мест и избегает крупных городов. Защита у него слабая, даже не демрон, а простой ОЗК. С оружием тоже не густо – СВД. Куда с таким барахлом соваться? От этого Добрынин и решил плясать: двигаться по крупным дорогам, искать в людных поселках, на торжищах и ярмарках. В конце концов, Ивашуров занимается собирательством фольклора. А где его собирать, как не у людей? Если призадуматься, это была не такая уж и авантюра. Да, страна огромная, но вот живых селений в ней крохи против прежнего. Наверняка где-то и отыщут след. Главное – зацепиться, а там уж видно будет.

Апрель прошел безрезультатно. Начали с севера: Вологда—Киров—Пермь – по этому маршруту было пусто. Кто-то где-то от кого-то слыхал о таком человеке, кто-то, вроде как, и сам его видел, но все очень смутно. Ни вчера, ни две недели назад не проходил, не видели, не общались – именно такой ответ получали они везде, где им открывали ворота.

Май. Спустившись в Среднюю Полосу и сделав крюк до Сердобска, пополнить баки в бездонных хранилищах нефтебазы, продолжили поиски. В поселка Канаш ниже Чебоксар впервые напали на след. Проходил похожий дядька всего с неделю назад, ушел вниз по тракту. Куда? Точно не сказал, но проскользнуло – куда-то ближе к Астрахани. Ищите ниже Батырево. Не вставая даже на постой, Данил с Юкой за пол ночи одолели перегон до следующего крупного поселения, но здесь Сказочник не появлялся. След терялся между Батырево и селом Старое Дрожжаное, и где Ивашуров свернул, было непонятно.

Вернулись назад. Сойдя с тракта, прошлись по ближайшим деревушкам. Большинство были пусты, в некоторых еще теплилась какая-то жизнь, но осталось им недолго. Люди смотрели на невиданную технику голодными глазами, понимая, что уже где-где, а внутри этого бронированного чудовища точно можно найти и продовольствие, и медицину. Юка, вся посеревшая от жалости, настояла – и они раздали здесь больше половины своих запасов. Взамен в каждом поселке спрашивали про Сказочника, однако следов его так и не обнаружили.

Имеющиеся запасы топлива позволяли многое. В собственных баках КАМАЗа – на три тысячи километров. Да еще две экспедиционные бочки сзади болтаются – те самые, переделанные из квасных. Это, считай, еще тысяча восемьсот. С этим хоть на край света. По крайней мере, чтоб исколесить полстраны точно хватит. Поэтому, решив, что искать здесь бестолку, они спустились на двести километров ниже, на старую добрую М-5, и принялись поджидать тут, время от времени совершая броски между живыми поселками на тракте. Вся надежда была на то, что маршрут Сказочника, судя по всему, спускающегося на юг, пересечет их маршрут, и он остановится на постой в каком-то из поселков. И вот тогда… Уж если не самого, то более свежий его след они возьмут.

За два месяца исколесив не одну сотню километров дорог, они повидали многое. Как уже отмечал когда-то Добрынин, картина была такая. Крупные города в основной своей массе фонили радиацией, но жизнь тут сохранилась. Склады с продовольствием и оружием, средствами защиты и медициной концентрировались именно здесь. И именно они теперь и были средством выживания. Население города, разделившись на общины, ревностно оберегло свой источник жизни и настороженно относилось к пришельцам, подобным Добрынину и Юке. Эта картина была знакома им по Пензе или Балашову, да и по Сердобску, в конце концов. И потому крупные города они обходили огромными крюками. Делать там было нечего. В мелких же поселениях, в деревнях, селах в глубинке, было гораздо чище, но вот с выжившими обстояло куда хуже. Да, заражение сюда либо не дошло, либо дошло отголосками, и в последующие годы основная часть распалась и утилизировалась. Но людям хватило и этой малой доли. Воздействие было слабое, но постоянное. Подвергаясь заражению двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, человек медленно умирал. Деревенский житель, зачастую, даже и не понимал того, что творится с его организмом, принимая за какую-то неизвестную болезнь. А если и понимал – куда было деваться? Массовый исход в соседнюю деревню? Там то же самое. В город? Там своих хватает. Негде взять противогаз и фильтры, негде достать лекарство. И ко всему прочему – нет скотины, не родит протравленная земля, нет дичи в лесах и рыбы в озерах. И начинался голод.