Игорь Николаев - Железный ветер [Весь цикл в одном томе]

Крамневский был готов оставить одного из группы Трубникова на «Пионере», чтобы освободить место Шафрану, но с помощью творческой импровизации удалось обойтись без лишнего драматизма. Механик занял место ученого, а самого Радюкина просто положили на пол, в узком проходе между ложементами, как железного дровосека. Водолазный скафандр большой глубины не предназначался для лежания, кроме того, тонкие борта батискафа передавали внешние шум и вибрацию с минимальными ослаблениями прямо на металл брони и заключенное в нем тело. Тошнота все чаше подкатывала к горлу, перехватывая его как удавкой, Радюкин судорожно сглатывал и улыбался, невероятным усилием напрягая каменеющее от напряжения лицо. Улыбка, точнее, напряжение соответствующих лицевых мышц, подавляла рвотный рефлекс. Еще помогало понимание того, что рвота или дыхательный спазм в защитном костюме могут убить вполне быстро и надежно. Конечно, шлем скафандра в этом отношении безопаснее дыхательной маски, и все же – приятного мало.

Неяркий свет плафона, укрытого за металлической сетью, немного бликовал на металлических поверхностях. Тусклое освещение и взгляд снизу вверх не позволяли увидеть лица соседей, и казалось, что в тесном отсеке безлюдно – только несколько неподвижных статуй. Приступы неконтролируемого страха подступали все ближе, временами Егор Владимирович впадал в паническую прострацию, тогда казалось, что он остался один, совсем один. Оставалось лишь понимание того, что он вряд ли сумеет подняться без посторонней помощи, и скорее всего так и останется лежать, беспомощный, пока не закончится воздух.

Когда батискаф отделялся от носителя, пассажирский отсек затапливался – чтобы водолазы могли свободно покидать аппарат и возвращаться, не тратя время на шлюзовые манипуляции. Для экономии кислорода в пути ложементы имели специальные разъемы, подключающие скафандр к воздушным запасам подводного аппарата. Семь водолазов – семь дополнительных баллонов. Восьмого система не предусматривала, поэтому свой собственный допзапас Радюкин крепко прижимал левой рукой к торсу. И нервничал еще больше – вдруг шланг травит? Или случится неисправность клапана? Или…

В момент очередного прояснения Радюкин с трудом сфокусировал взгляд на подсвеченном циферблате хронометра, закрепленного на внутренней поверхности шлема, слева вверху – достаточно лишь скосить взгляд. Секундная стрелка неутомимо прыгала по черным делениям на белом фоне, верша обычный бег. И неожиданно сбилась, словно споткнувшись на ровном месте. Двинулась дальше судорожными рывками, то продвигаясь вперед, то откатываясь обратно на один-два отрезка. Егор Владимирович вновь зажмурился, до боли в глазах и медленно сосчитал до пятидесяти, превозмогая неистовое желание заорать в голос. Старый испытанный метод помог, к концу счета в голове немного прояснилось. А когда ученый открыл глаза, стрелки хронометра вращались в обратном направлении.

Радюкин машинально поднял свободную от баллона руку, чтобы перекреститься, и стальная перчатка глухо звякнула о нагрудную пластину скафандра.

Водитель любого транспортного средства должен обладать хорошим чувством пространства. Чем сложнее техника, тем выше требования к его искусству. Однако любая наземная машина, даже самая современная, не идет ни в какое сравнение с летательными аппаратами. Высота поднимает ответственность в геометрической прогрессии, заставляя пилота держать в уме быстроменяющуюся обстановку уже в трех измерениях.

Но многие утверждают, что управление подводной техникой еще сложнее, ведь на глубине практически невозможно полагаться на зрение – основной орган чувств человека. Тот, кто ведет субмарину, должен обладать сверхъестественным чутьем, умением читать показания приборы с легкостью, как слова в букваре.

Еще нужно иметь сплоченную, опытную команду, которая понимает приказ командира с полуслова, умеет просчитывать ситуацию и принимать самостоятельные решения в пределах своих задач. Ведь управление подводной лодкой – задача не для одного человека. Любое сколь-нибудь значимое действие, даже простое изменение глубины, требует работы нескольких членов экипажа. А сложное маневрирование возможно только при участии всех подводников, когда команда действует как единый механизм – быстро, точно, предсказуемо для командира.

Если не считать Радюкина, Шафрана и группы Трубникова, «Пионер» приводили в движение двадцать девять человек. Столь малый экипаж стал возможен только благодаря высочайшей степени автоматизации и новому поколению надежных функциометров. Три десятка человек, которых отбирали по всей Империи, по всему флоту. Лучшие из лучших, прошедшие все мыслимые физические и психологические проверки, профессионалы, все с настоящим боевым опытом. И сегодня их отшлифованным навыком, трудом и самоотверженностью «Пионер» совершал невозможное.

Нельзя пройти «под винтом» впритирку к махине с водоизмещением больше ста тысяч тонн, когда считанные метры отделяют рубку от днища сверхтранспорта. Когда потоки невероятной силы, порожденные работой батареи исполинских винтов, раскачивают субмарину, как детскую игрушку в ванне.

Нельзя управлять подлодкой силами больного, страдающего радиологической болезнью экипажа, в котором все принимают высокотоксичные препараты и держатся на ногах только благодаря ударным дозам стимуляторов, а также переливаниям плазмы.

Нельзя управлять чем-либо вообще в зоне действия дьявольского процесса, когда в глазах темнеет и разум заполняют все страхи, поднявшиеся из глубин подсознания. И даже показания точнейших приборов становятся ложью.

Крамневский не верил, что «Пионер» сможет вернуться. То, что с трудом удалось один раз, на исправной лодке, со здоровым экипажем, на фоне обычного конвоя – не могло повториться столь же удачно вновь, когда все сложилось против лазутчиков. И Илион поступил так, как обычно делал в подобной ситуации – запретил себе думать о будущем. Просто отказал разуму в праве угадывать и прогнозировать.

Каждое действие он совершал как в последний раз, сосредоточившись на ближайшей минуте, не дальше, тщательно проговаривая про себя любое действие, пока оно не превращалось в набор простых манипуляций – без страха, без эмоций.

Просадка – недопустимо. Лодка не слушается рулей глубины – откачать балласт.

Нет времени, нет будущего. Есть только одна минута впереди, короткие, резкие слова команд и рокот винтов чудовищного корабля – шум, который был отчетливо слышен даже на командном мостике.

«Пионер» должен вернуться.

И невозможное стало явью.

– Прошли, – прошептал Межерицкий, утирая пот. Он произнес это короткое слово так, словно до сих пор не мог поверить в удачу. Скорее то был вопрос, осторожный и боязливый.