Джо Фауст - Отчаянные меры. Драгоценный груз. Сущность зла

ВЫПОТРОШЕННЫЕ И ПОДВЕШЕННЫЕ НА КРЮЧЬЯХ

Внезапно он увидел эти слова перед собой, как заголовок в разделе «Криминал». Однако наяву это было гораздо страшнее, чем на цветных фотографиях.

Герцог прошел дальше, преодолевая страх и отвращение, поскольку знал ничего другого ему не остается. Направив интенсивный луч фонаря в глубь коридора, он повсюду натыкался на одно и то же: длинные ряды подвешенных на крючья туш, на все сто метров до самого конца коридора. Сейчас, в обработанном состоянии, эти люди казались почти близнецами. Они были похожи друг на друга, как скот, и это было самым ужасным. Бойня всех делает одинаковыми. Любая уравниловка на земле начиналась с бойни.

— Мясо, — пробормотал он сквозь сжатые зубы, чтобы ненароком не стошнило. — Бойня, — напомнил он себе. Сезон забоя скота.

Он старался внушить себе привычное зрелище родного дома.

Не помогало. К тому же в скафандре было жарко, а останки были на вид слишком человеческие. Может, все было бы не так уж и плохо — и он принял бы это за наваждение, кошмарный сон, ошибку памяти, если бы не ощущал явственно, что запретная картина проистекает из воспоминаний Эрика Диксона. Даже некоторые лица были знакомы — он мог назвать эти туши по именам: Денис Вир, Мириам Хэстингс, Джек О'Доннел, Д'ринда Мак-Кенна.

— Что-то не так, — прошептал Герцог. — Это совсем не то. Это не тот корабль, который он мне показывал, когда за нами гналась Юэ-Шень.

Он продолжал двигаться по коридору, справившись с приступом дурноты, то и дело останавливаясь, чтобы осветить лица подвешенных фонарем.

«Магелланово Облако», насколько он помнил, было размерами поменьше: там не могло быть стометровых коридоров и отсеков. Согласно справочнику и тому, что он знал из воспоминаний Диксона, «Облако» было первым кораблем, найденным в таком состоянии.

Обливаясь потом в скафандре, Герцог смотрел в лица кадетов, которых видел тогда, на судебном процессе в Нарофельде. На их отрешенных лицах плясал луч его фонаря.

Но это не «Облако». Теперь он понял окончательно. Это было гораздо хуже. Луч света задрожал в его руке.

Это было позже, гораздо позже…

Свет упал на последнее лицо. Короткая «летная» стрижка, округлые, но решительные черты лица, хранившие волевое выражение, и такой же пустой, как и у остальных, взор человека, с которым встретилась Смерть. Сильное, красивое тело… с крюком во лбу…

Лей Бранд!

— Вот он — выход из Беринговых Врат.

Герцог резко повернулся, но при этом так неосторожно, что тело на крюке качнулось и толкнуло его в спину. Он упал и поднял голову, направляя луч фонаря навстречу фигуре, приблизившейся к нему из темноты коридора. В таком же, как у него, скафандре. Шлем качнулся и по включившейся с шипением линии связи Герцог услышал знакомый голос.

— Пришло время тебе появиться здесь. Ты же не хотел садиться в истребитель.

— Подонок, — рявкнул Герцог. — Это не «Магелланово Облако».

— Оно бы здесь не пригодилось, — сказал Эрик Диксон, хладнокровно поигрывая фонариком на лицах повешенных. — Я уже продемонстрировал тебе однажды. Эффект уже не тот.

— Какой эффект? Что ты называешь «эффектом»? — спросил Герцог, неуклюже пытаясь подняться. Через некоторое время ему удалось это сделать и он сел, скрестив руки на груди.

— Объективного урока. Хотелось бы, чтобы ты сам увидел, что вытворяли эти арколианские ублюдки.

«Спокойно, Герцог», — напомнил он себе, пытаясь совладать с дыханием, «еще три таких вздоха — и ты ответишь ему»:

— Это сделали… другие арколианцы.

— Да ну? Ты так тонко чувствуешь между ними разницу? Знаешь, Герцог, я достаточно набродился в твоих воспоминаниях, чтобы сказать тебе начистоту: ты так благоговеешь перед инопланетянами, что совершенно забыл…

— Что я забыл?

— То, что они сделали для твоего народа. Герцог покачал головой.

— Если они и дикари, то не более, чем мы. Мы тоже дикари, Эрик. Мы режем друг друга, продаем друзей за деньги, наша необузданная сексуальность создает еще больше проблем для нас и окружающих, заводит нас в такие ситуации…

— Ну что ж, теперь ты увидел, на что способны твои братья по разуму. Думаю, они могли бы сдать экзамен с отличием, поступая на работу к твоему дядюшке.

— Но это было так давно, — защищался Герцог. — Да и мы тогда воевали. Наверное, и мы делали такое, что не понравилось бы им…

— Герцог, опомнись. Посмотри, где ты рассуждаешь — и при ком… Посмотри им в глаза.

Герцог опустил голову в шлеме:

— Наши расы могли сесть за стол переговоров…

Диксон указал на тело качающейся Лей Бранд:

— Ты и ее посадишь за стол переговоров?

«Ах, так!» Тогда Герцог нанес ответный удар.

«Что ж, ты сам этого хотел, Эрик»:

— Это ты оставил ее. Если бы ты ее не бросил, ее бы здесь не было. Ты знаешь это сам.

Диксон рванулся к нему, выставив палец в перчатке, словно собираясь продырявить им Герцога:

— Не говори со мной так, мальчик. Ты меня этим не проймешь, и я на такое не покупаюсь.

— Лей стала еще одной жертвой этой войны, которая развязана ненавистью. И часть этой ненависти — в твоей душе, уж ты мне поверь.

— Нет! — вскричал Диксон. — Ее пытала и осквернила своими грязными лапами банда ублюдков. И эти ублюдки — инопланетяне…

— А что бы ты сказал, — вмешался Герцог, — если бы Лей погибла в своем истребителе? Что, если бы ее корабль взорвался у Беринговых Врат, если бы она погибла в первом бою?

— Какая разница.

— Послушай… А что, если это не арколианцы? Разве такое не могло произойти при нападении пиратов? Может быть, это корабль Юэ-Шень? Что если Лей Бранд готовила блокаду для какой-нибудь планеты и погибла во время нападения?

— Она не погибла в первом бою.

— Но если бы?

Диксон покачал головой — Герцог отчетливо видел за шлемом его задумчивое лицо, хотя понимал, что такое невозможно. Это ему только кажется. Да и вообще — Эрик ли там или с ним разговаривает кто-то другой, включая запись голоса космического героя?

— Погибнуть на боевом посту — это честь для любого пилота.

— А где был ее боевой пост?

— За пультом управления, у гашетки, у бомбосбрасывателя, наконец, у призматического лучемета, откуда мы оттаскивали обугленные трупы наших лучших стрелков. Мало ли способов с честью погибнуть на поле боя!

— Так в чем был ее долг?

— Сражаться.

— За кого?

— За нас. Умереть с честью на поле боя всегда лучше, чем так, как получилось с Томасом Фортунадо. Лучше принять честную смерть, чем ждать, пока тебя выметут из номера как бесполезный мусор. И, вообще, чего ты добиваешься?

— Мы не знаем, что такое жестокость по-арколиански, но прекрасно понимаем, что такое человеческая жестокость. И когда мы видим тела на крючьях, у нас закипает в душе все, что только может вынести температуру, и это доказывает, что мы еще не оледенели окончательно к окружающим нас человеческим существам.