Иннокентий Соколов - Ленинград-28 [СИ]

Реальность не радовала — тот, кто стоял у киоска, чуть наклонил голову, будто поклонялся металлической пагоде киоска. Если бы Юрий смог, он наверняка улыбнулся — стоящий снаружи, похоже, занимался тем же, что и он, Панюшин.

Два человека осязали пространство, пытаясь нащупать точки соприкосновения — для Панюшина, его враг выглядел антропоморфным силуэтом, состоящим из теней и ярких всполохов. Как виделся тому, второму сам Юрка, оставалось только догадываться. Хотелось бы, чтобы блудливый разум врага нашел лишь бесполезную пустоту железного ларька, и осененный этой идеей Панюшин бросил эту пустоту в чужие объятия.

Он сам стал этой пустотой, ее сутью, квинтэссенцией:

Пусто, тихо, мертво…

Пусто, тихо, покойно…

Пусто…

Тихо…

Стоящий снаружи стукнул кулаком так, что загудели стенки киоска. Панюшин приоткрыл глаза, возвращаясь во тьму. Впрочем, глаза привыкли, и уже способны были различать серые тени, что прятались по углам полок.

Панюшин чуть шевельнул губами:

— Уходи…

И человек снаружи, как ни странно повиновался. Он с неохотой сделал первый шаг, остановился, словно собираясь вернуться назад (в этот миг Панюшин поклялся самому себе, что никогда больше не войдет ни в один ларек), затем мотнул головой, прогоняя какую-то мысль, и зашагал прочь, удалясь от злополучного киоска.

Панюшин тихонько выдохнул — все это время оказалось одним глубоким вдохом, и рухнул вниз, теряясь во тьме.

Он полз по мостику, ломая ногти. При каждом движении, огненные стрелы начинали пронзать ноги, превращая тело в горящий кокон.

— Суки!!! Какие же вы суки! — Юрий протяжно подвывал, стараясь вырваться вперед. До воды было рукой подать, еще совсем немного, и…

Панюшин стоял, поигрывая пистолетом. Федул как-то враз скуксился, потерял гонор. Юрию даже показалось, что квартальный стал меньше ростом. Ствол оружия уткнулся Федулу в живот, и тот обмер, опустив вниз пронзительный взгляд.

— Чего тебе? — пробормотал квартальный и быстро, почти незаметно облизал губы.

Панюшин улыбнулся.

— Тащи служивого в дом. Разговор есть.

Федул кряхтя, наклонился. Служивый оказался неожиданно тяжелым, пришлось помочь. Вдвоем они затащили бесчувственного милиционера в дом. Уловив трупный запах, квартальный затрепетал. Панюшин с усмешкой наблюдал за Федулом.

— Ну, как тебе дружок, запашок? Мил?

Федул обернулся.

— Ты… — прохрипел он, и свалился на бок.

Юрий обтер коричневую рукоятку пистолета об рубашку квартального. Положил оружие на стол. Принес из ванной полотенце, которое потом разодрал на длинные узкие полосы. Не спеша, затянул удавку на шее. Квартальный захрипел, засучил ногами.

— Ишь ты! — удивился Панюшин.

С милиционером Юрий проделал похожую операцию, и в результате оказался обладателем милицейской формы. Жизнь потихоньку налаживалась.

Трупы Панюшин стащил в угол, забросал на всякий случай старухиным тряпьем. Сам уселся за стол, и принялся умело разбирать оружие. Пистолет у милиционера оказался староват — обычный ПМ. Панюшин вытащил обойму — та оказалась полной. Снял с предохранителя, оттянул и вытащил затвор. Вытянул возвратную пружину.

Милиционер при жизни следил за оружием — продолжая разборку, Панюшин удовлетворенно цокал языком. Разобрав пистолет, Панюшин задумался. Наклонился, не вставая со стула, подцепил обрывок полотенца. Завязал глаза, и быстро собрал пистолет. Вставил обойму, взвел.

— Отлично, а теперь оставайся на месте. Шевельнешься, — схлопочешь пулю в голову.

Панюшин застыл изваянием. В темноте таилась опасность, но в силах Юрия было наполнить ее осязаемым светом. Он против воли улыбнулся.

— Очень хорошо — похвалил голос откуда-то сзади. Не тот, что в трубке, другой — он казался смутно знакомым, но перебирать воспоминания Юрий не стал. Вместо этого он зажег точку. Маленькую, ослепительную. Она пустила лучи, ощупывая темноту яркими щупальцами. А потом Юрий увидел комнату. Он осмотрел ее со всех сторон, одновременно отмечая все то, что казалось лишним в той, старой темноте.

Пришельцев было несколько. Обладатель голоса (его Панюшин пометил жирной красной кляксой) находился у входа в комнату. Еще двое (красные кляксы чуть поменьше) стали по углам. Трое или четверо снаружи — в прихожей и возможно в ванной.

Руки Панюшина лежали на столе. Правая сжимала пистолет — Юрий видел его тусклым серым сиянием. Из ствола начиналась тонкая алая линия. Она уходила в темноту, оканчиваясь где-то в ее бесконечных глубинах. Путь в никуда. Значит нужно совместить начало и конец пути нужным образом. Так, чтобы никто не остался в накладе.

— Чего молчишь, гер-рой? — пророкотал обладатель чудного голоса. Юрий выдохнул.

— О чем с тобой говорить, Козявка? — спросил он, и жирная красная клякса удовлетворенно задрожала.

— Вспомнил таки… Это хорошо!

Панюшин потянул ноздрями. Пахло плесенью обоев, застарелой сивухой, смертью и разложением. И оружейной смазкой.

— РЖ?

Голос хмыкнул.

— Стареешь Панюшин. Ладно, хорош пургу гнать. Медленно, очень медленно, разожми пальцы.

Панюшин открыл, было, рот, но голос опередил:

— Пожалуйста…

Вот так, — ни добавить, ни убрать. Спецотряд осназа «Челябинск» в полном составе. Значит снаружи четверо, если за прошедшие годы не произошло изменений.

Что ж, можно рискнуть. Всего-то делов — соединить начало и конец пути. Берешься Юрка?

Черт возьми, почему бы и нет? В обойме восемь патронов — по одному на каждого, и еще одна про запас.

(Например, себе в лоб, но это уже крайний случай.)

Юрий уперся коленом в столешницу, и медленно, как и просил голос, разжал пальцы руки.

Левой.

Пистолет остался в другой руке — сейчас Юрию и не пришло бы в голову избавится от оружия. Он ощущал каждую деталь пистолета — все вместе они составляли целое, и это целое было готово выполнять свое предназначение — убивать. Быстро и надежно, так, чтобы не показалось мало.

Восемь пуль — должно хватить, так ведь, Панюшин?

В кромешной темноте Юрий оттолкнулся от столешницы, падая спиной на пол. В падении, он ухватил пистолет обеими руками, и как только спинка стула с шумом соприкоснулась с грязным полом залы, Панюшин открыл огонь.

Первый выстрел нашел свою цель. Красная клякса замерла, побагровела. Две других кляксы, поменьше, дернулись навстречу, но так и не приблизились, отброшенные выстрелами.

Первая клякса вновь подала признаки жизни. Панюшин выстрелил не целясь.

Мимо!

Еще раз — утробный храп раздался над самим ухом, но Панюшин не стал задерживаться. Из соседних комнат, подергиваясь разрастающимися точками, приближались остальные бойцы отряда. Теперь сдернуть повязку, теряя драгоценные секунды и…