Дональд Маккуин - Заключенный на воле

Солнцедарительница тем временем продолжала:

— Из Коллегиума также поступило еще одно известие. В течение года с момента исчезновения предателя Лэннета никаких его следов обнаружено не было. Гражданский суд с согласия императора Халиба официально объявил Лэннета мертвым. Бахальт, я знаю, что твое нежелание раскаяться основывается на вере в то, что в один прекрасный день твой лихой капитан вернется к тебе. Возможно, теперь ты опомнишься и проникнешься духом истинного раскаянья.

Изображение исчезло. Несколько долгих секунд Нэн смотрела на темный экран, захваченная символизмом этой картины: мрачное ничто, возникшее на том самом месте, где мгновение назад бушевала злоба Солнцедарительницы.

«Лэннет. Мертв». Грудь Нэн пронзила боль. «Лэннет. Полный жизни. Он любил ее. Не может быть! Это неправда!»

Смятение чувств исказило весь мир вокруг Нэн, всю окружающую реальность. Щелчок выехавшего из проигрывателя голодиска превратился в медленный, скрипучий раскат грома. Биение собственного сердца слышалось Нэн как низкий перекатывающийся шум, прибой страха. Женщина закрыла глаза, чтобы сдержать слезы, и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Она не станет в это верить. Она не подведет Лэннета. Она будет сильной. Она будет ждать.

Но не такова была доктор Ренала, чтобы позволить молчанию длиться.

— Я никогда не одобряла вашего появления здесь, — заявила она Нэн, забирая голодиск. Лицо доктора Реналы сделалось еще краснее обычного, а нижняя губа недовольно выпятилась. — Теперь же я должна добиться того, чтобы вы никуда не ходили в одиночку. Вы понимаете, каких усилий это потребует от моих сотрудников?

Заносчивая напыщенность этой особы заставила Нэн подтянуться и взять себя в руки. Печаль отступила, уступив место ледяной ярости.

— А вы понимаете, какие неудобства будет причинять мне полная невозможность уединиться?

Доктор Ренала ухмыльнулась.

— Не такие уж большие, я полагаю. Разница заключается в том, что мои жрицы не создают проблем. А вы создаете. Что бы с вами ни произошло, вы это заслужили. Постарайтесь не забывать об этом. Мы — не забудем.

— Не сомневаюсь. Похоже, это ваше главное свойство — мелочная злоба.

Доктор Ренала принялась яростно хватать ртом воздух, но прежде, чем она сумела произнести хоть слово, гнев ее отчасти схлынул, и лицо доктора приобрело скептическое выражение. А затем — осторожное. Доктор Ренала приняла надменный вид, явно решив пропустить мимо ушей последнюю реплику, и оглядела комнату. Теперь она держалась исключительно официально.

— Отныне здесь будет спать еще одна жрица. Диван придется вынести, а на его место поставить кровать. Мне понадобится составить список дежурств, подобрать людей, утрясти расписание. Как бы мне хотелось, чтобы советник просто сослал вас!

— Возможно, он так и сделает.

Когда подтекст этой реплики дошел до доктора Реналы, она медленно повернулась к Нэн и искоса, с подозрением взглянула на молодую женщину.

— Что это значит? Вы что, что-то замышляете? Я презираю заговоры. Именно они навлекли на вас немилость. «Единственная истина — это Люмин, и Люмин есть единственная истина». Это знают даже маленькие дети. А до вас это никак не дойдет.

— Вы не желаете видеть меня во Дворе. Мне глубоко противно находиться здесь. А что, если советник, который понятия не имеет о послании Солнцедарительницы, просто решит отослать меня прочь? В Кулл, например, помогать местным жителям. Простые люди всегда жалуются, что Люмин уделяет слишком много внимания Двору, а о них забывает. И там я наверняка буду слишком удалена от моего дяди, чтобы каким-либо образом примириться с ним.

— Кулл! — фыркнула доктор Ренала. — Гнездо нонков! Всегда жалуются! В этом вы с ними очень похожи. Отлично. Поговорите с советником, если хотите. Само собой, я ничего об этом не знаю. Это должно быть проделано без моего ведома. Не говорите больше об этом со мной — и вообще ни с кем. Я не смогу заставить советника изменить решение.

Доктор засунула диск обратно в свою необъятную пазуху и прошуршала мимо Нэн. Но, уже взявшись за дверную ручку, она остановилась, внезапно впав в задумчивость.

— Вы — странная женщина. Я предполагала, что чистокровки отличаются от остальных людей не только по внешнему виду — я об этом слыхала. Во всяком случае, я видела, как вы встретили известие о смерти вашего любовника. Впечатляющая техника самоконтроля. Чистокровки все такие?

Стиснув кулаки так, что ей начало казаться, будто натянутая кожа сейчас лопнет на костяшках, Нэн сумела сдержать свой гнев до такой степени, чтобы составить ответ, за который ее нельзя было бы посадить в тюрьму.

— Мы не одобряем термин «чистокровки», доктор. Цвет кожи не влияет на нашу природу. Мы ничем не отличаемся от остальных людей. И способны на те же самые вещи. Включая насилие.

Доктор Ренала от спешки врезалась в косяк двери. Только вторая попытка отступления оказалась успешной. Дверь захлопнулась за ее спиной.

Из глаз Нэн хлынули слезы. Молодая женщина развернулась и замолотила в стену кулаками. В конце концов она добралась до дивана и упала на него, не в силах выдержать эту ношу — целый год страха, обманутых надежд и одиночества. И невыносимой утраты.

Советник Уллас величавой походкой вошел в Зал Посредничества. Высоко над головой у него выгибались дугой потемневшие от времени деревянные балки, поддерживая исчезающую в полутьме крышу. С перекрестий балок свисали огромные люстры из полированной бронзы и хрусталя. Каждая из них несла сотню свечей толщиной с запястье мужчины. Люстры висели на железных цепях с массивными звеньями.

Центральный проход зала имел двадцать футов в ширину. Прямой, как стрела, он тянулся на все сто ярдов здания. Поскольку свечи сейчас не горели, единственным источником света служили узкие окна, и противоположный конец зала был едва виден. Да дневному свету и непросто было оживить это обширное пространство, поскольку окна отстояли от прохода не менее чем на шесть футов и находились высоко в толстых каменных стенах.

Перпендикулярно внешним стенам и центральному проходу располагались Книгохранилища.

На Хайре глубоко почитали книги. Зал Посредничества служил обителью множеству томов, которые династия собирала на протяжении веков. В отличие от хранилищ Люмина, зал не был священной территорией, но он не походил и на лабиринты огромной городской публичной библиотеки.

Этот зал был излюбленным местом советника Улласа. Когда советник шел по проходу, с преувеличенной силой впечатывая каблуки в гранитный пол, его шаги хрупким шорохом отражались от отдаленных стен. Следующий отголосок эха был более мягким, и этот звук будил в Улласе ностальгию. Потом звуки смешивались, но ненадолго, потому что каблук снова опускался на пол, и эхо снова становилось резким и отчетливым.