Джош Рейнольдс - Фабий Байл: Повелитель клонов

— Если все и впрямь обстоит так, как ты говоришь, Фулгрим не поблагодарит тебя.

— Нет. — Алкеникс провел по лезвию скальпом, полируя шероховатости, видимые только ему. — Не поблагодарит. — Его улыбка стала шире. — Но он простит меня. Он увидит, что так будет лучше.

— Или убьет тебя прямо там, где ты преклонишь перед ним колени.

Флавий пожал плечами.

— В любом случае Паук раньше меня окажется в аду. Мне этого достаточно.

— Ты отказал мне в битве. Я разочарован, Фабий, — рокочущий голос Диомата разнесся по камере-пещере, отчего покрытые грязью резные фигурки херувимов сползли с каменистых насестов, рухнули на нижнюю палубу и разлетелись вдребезги. — Я чувствовал, как корабль дрожит. Видел врага, пылающего в пустоте. А как же твое обещание?

— Прости меня, брат. Во всей этой суматохе было мало времени, чтобы вызволить тебя. Впрочем, все закончилось довольно быстро. Они весьма пылкие, наши далекие родственнички, но не так уж искусны. — Фабий аккуратно пробирался сквозь завалы. По нефу были раскиданы растерзанные останки нескольких сервиторов. До прибытия Фабия Диомат, очевидно, бурно выражал негодование. Наверное, стоило поблагодарить его, что он не занялся этим сейчас.

Разговор с Фулгримом вывел Фабия из равновесия. Близость примарха, даже клонированного, негативно влияла на его волю. Делала невозможное возможным, а глупое заставляла казаться мудрым. Фабий не знал, почему испытывал необходимость отыскать Диомата. Возможно, он хотел испросить совета у такого же, как он, — у того, кто был свидетелем древней славы и безрассудных прихотей. Или ему просто нужно перед кем-то выговориться.

Дредноут-контемптор стоял перед одним из богато украшенных обзорных окон и ритмично разминал когти. Затем он отвернулся от грязного стекла.

— Я слышал, у нас гости. Флавий Алкеникс, ни больше ни меньше. Из числа молодых дворняг Фениксийца.

Фабий помрачнел.

— Откуда такая осведомленность?

Диомат постучал по шару, служившему ему головой.

— Прости меня. В изоляции я начал подслушивать внутренние вокс-частоты.

Байл хмыкнул.

— И что еще ты слышал?

— Он хочет избавиться от тебя.

— Я бы счел его еще большим дураком, если бы он не попытался. — Фабий встал рядом с дредноутом. — Не сомневаюсь, наш брат Эйдолон подговорил его.

— Эйдолон? — Диомат издал резкий металлический смешок. — Это в его духе.

— Это в духе всех нас. Кроме, наверное, тебя.

Диомат слегка повернулся, шестерни и поршни застонали.

— Что ты хочешь этим сказать, брат? Еще одно завуалированное оскорбление?

— Это не оскорбление. — Фабий заколебался. — По крайней мере, не в этот раз.

Апотекарий пристально посмотрел на древнего. На его обветшалое шасси и выцветшую краску. На потускневшую от времени позолоту и дурные знаки, высеченные на керамитовых пластинах мучителями в прошлые века. Подобно ему, Диомат многое перенес от рук своих братьев. Как и его самого, дредноута тоже недолюбливали остальные Дети Императора. А еще…

Внезапно лишенный уверенности, Фабий провел рукой по волосам и, непроизвольно выдрав несколько, почувствовал, как где-то внутри него защемило. Не приступ боли, нет. Для нее было еще рано. Хотя она обязательно вернется. Как и всегда. Он снова взглянул на Диомата.

— Это не оскорбление, — повторил он. — Эйдолон считает, что нашел пропавшую генодесятину. Сейчас мы как раз в пути, чтобы забрать ее. Он хочет, чтобы я создал для него легион.

Диомат помолчал.

— А ты этого хочешь?

— Пока не решил.

Диомат опять выглянул в смотровое окно.

— Эйдолон себе, наверное, места не находит от нетерпения. Касперос Тельмар часто говорил о нем, когда приходил терзать меня в моем саркофаге. Эйдолон хочет снова стать первым лордом-командующим и повести обновленный легион к тому, что, как он считает, предначертано Третьему.

— Насколько я могу судить, это значит быть лакеем Абаддона.

Диомат издал непонятный звук, нечто между хрюканьем и скрипом металла.

— Зачем ты пришел ко мне, Фабий? Тебе нужно отпущение грехов или разрешение на что-то?

Байл не нашелся что ответить. Правильно ли он поступал? Он отмел эту мысль. Ему нужно было выговориться, чтобы облегчить душу. И Диомат был единственным, кто мог по-настоящему понять, пусть его и считали спятившим.

— Не совсем. Я кое-что нашел на Гармонии. Точнее, кое-кого.

— Кого? — не оборачиваясь к нему, поинтересовался древний.

— Фулгрима.

Тяжелый взгляд дредноута оторвался от звезд и пал на него.

— Что-о-о? — взревел он, окатывая Фабия звуковой волной, подобной грому.

— Его клона. Одного из сотворенных мною. Без признаков порчи.

— Там все испорчено. Все, что составляло наше естество, прогнило до костей.

— Не в его случае. Теперь я в этом убежден. — Фабий закрыл глаза. Голова раскалывалась под тяжестью ноши. — Ты понимаешь, Диомат? Видишь, какие открываются возможности передо мной? Перед нами?

Огромные механические когти сжались в кулаки, и на мгновение старший апотекарий задумался, не собирается ли дредноут пустить их в ход против него. Вместо этого Диомат повернулся и потопал в конец нефа, где, возможно, когда-то располагался алтарь.

— Это какой-то трюк, Фабий? Изощренная пытка, которую ты придумал, чтобы изводить мой разум?

— Если так, она тоже не дает мне покоя, брат. Нет, я пришел к тебе потому, что больше не к кому. Я долго думал, почему пожалел тебя, Диомат, ведь ты мне по-настоящему не нужен. Теперь мне кажется, причина в том, что ты напоминаешь мне о былых возможностях. Об идеале, к которому мы когда-то стремились. Герой Вальпургии. Последний настоящий брат. — Он горько рассмеялся. — Полагаю, из тех же соображений Касперос оставил тебя в живых. Это как бередить старую рану.

Диомат протянул руку и раздавил череп одного из удерживающих его сервиторов. Перед смертью тот жалобно взвизгнул: звук эхом вырвался из вокс-решетки в армированном туловище. Диомат проследил за падением киборга и развернулся к Фабию.

— Да. Я одна сплошная старая рана. Комок агонии. И я желаю, чтобы все страдали так же сильно и долго, как страдал я. Я умер на Истваане, брат. Все, что от меня осталось, — это предсмертный крик, раздающийся в вечности. — Он указал на Фабия когтем, влажным от крови и масла. — Ты смешон, брат. После всего, что ты сделал и еще сделаешь, ты осмелился прийти ко мне и говорить о новорожденных примархах и легионах, восставших из пепла? С какой целью? Чтобы нас простили за наши преступления?

— Не ради отпущения грехов. Ради нового начала, — вспылил Фабий. — Чтобы начать все с чистого листа, Диомат.

— Ничего из того, что взрастает в этом царстве, нельзя назвать чистым.

— Он совершенен, Диомат. Он… совершенно невинен. Он тот Фулгрим, каким был когда-то. Каким всегда должен был быть. С его помощью и с генной десятиной я смогу восстановить Детей Императора. Возможно, я смогу спасти нас от безумия Фениксийца… и от своего собственного.