Алексей Федоров - Потерянная земля

Вадик попытался проснуться, хотя бы — открыть глаза, но его утаскивало на глубину, как щепку в водовороте; он уносился все дальше, в темные подземные коридоры, по которым обязан был мчаться наперегонки со временем. Все бы ничего, но под ногами мешались разбросанные в беспорядке иссохшие трупы, он спотыкался об них, и каждый раз едва не падал. А где-то по маслопроводу уже гнало вместо ровного упругого масляного потока пузырящуюся радужную пену…

Коридор шел полого вверх.

Тел становилось все больше, тонкие кости хрустели под ногами, в воздухе за ним оставалась взвесь праха. Черное облако в таком же черном кишечнике коридора. Он уже бежал по телам… нога застряла в чьей-то грудной клетке — и он шлепал этим чудовищным ботинком — на удивление легким; он опаздывал, проигрывая забег, на который поставил жизнь.

Вадик не отделял память от сна.

Добежал, одна герметичная дверь, вторая — какие тугие запоры, снова короткая кишка коридора… он рванул запоры люка в конце аварийного тоннеля — как тогда; и как тогда — осознал, что крышка не подается. Судорожные поиски замка — но его нет, в последний раз ключи понадобились еще в самом бункере, на техническом этаже… Там, внизу, он был уверен, что потерял их — и тратил драгоценные мгновения на истерику. «ОТКРЫВАЙСЯ, ТВАРЬ!!!»

И — как тогда, он надрывал жилы, толкая непослушную стальную плиту, начавшую все же со скрежетом проворачиваться на побитых ржавчиной петлях.

И когда, наконец, в щель между дверью и косяком дохнуло сыростью промозглого дня, он услышал, как его с невероятным ревом догоняют миллионы тонн земли, металла и железобетона; почувствовал себя кузнечиком в спичечном коробке, стоящем на платформе гидравлического пресса.

Тогда они его не догнали, его встретило небо — обычное голубое небо безо всякого кокона… Туман зоны расползался по лесу, небо прорезали тонкие серые прожилки — словно оно трескалось и собиралось обрушиться, но Вадик не видел этого; он летел, не чувствуя под собой земли, желая лишь найти хоть какое-то укрытие от «вспышки слева»…

И с воплем ужаса подскочил на кровати, не понимая, где находится.

Стены, оклеенные старыми выцветшими обоями. Окно, заколоченное наглухо листом фанеры. На столе — керосиновая лампа, бросающая по углам глубокие тени…

А у стола — Инга, сидящая с каким-то шитьем и испуганно смотрящая на него. Вадик узнал тряпку у нее в руках — его футболка. Женщина зашивала его разодранную футболку.

От разговора с Ингой, у Валентина Александровича осталось тяжелое чувство. Нет, он все прекрасно понимал; возможно и есть она — та самая пресловутая любовь… Ему-то за долгую жизнь удалось испытать только буйство гормонов. Да в конце концов, баба видная, хорошая — и одинокая. Ну нет здесь для нее никого… Но не в том было дело.

Дело было в существе, лежащем на ее кровати. В существе, начинающем приходить в себя. В этом Вадиме.

Ну да и хрен бы с ним. Может, они и сами такими уже давно стали — не проверял никто… Хотя — вон, Муромова погибла под развалинами. И еще несколько человек — кого камнем зашибло, Мишка Бузов себе шею свернул при аварии автобуса — и не выжил… Валентин Александрович задумчиво потрогал фингал под заплывшим глазом, сплюнул и запрыгнул в свой «Виллис» — не открывая дверцу, прямо через борт. Движение доставило удовольствие — он все старался держать себя строго и солидно, но смысла теперь нет. Последние деньки на колесах, а что будет дальше — только бог знает. Если, конечно, эта несчастная земля все еще находится под юрисдикцией этого самого бога…

Туман, вот уже вторые сутки висевший в воздухе, похоже, и не собирался сдавать позиции. На «Виллисе» осели мелкие капельки влаги, что хуже — сиденья промокли насквозь, а ходить с мокрой задницей — то еще удовольствие… Валентину Александровичу почему-то казалось, что туман теперь надолго. Если не насовсем.

И — впервые за все проведенные в анклаве года, ночью никто не шлялся; а он долго сидел у раскрытого окна, дышащего сыростью, пытаясь разглядеть во мгле чужие силуэты и услышать немецкую речь; не вышло еще время фашистов… так и уснул на подоконнике. Вернее, усыпила его водка, но держался он героически — и сдался лишь тогда, когда понял: все, отгуляли басурмане…

Он включил тумблером зажигание, нажал на кнопку стартера — замок давным-давно развалился и пришлось все ставить на кнопки. А кто угонит? Кому это корыто нахрен нужно…

Единственная тусклая лампочка на приборном щитке потухла окончательно. Черт… Валентин Александрович вытащил из-под сиденья «кривой», выдернул привод воздушной заслонки и вышел из машины. Поплевал на ладони, вставил рукоятку и дернул, что было сил. Несколько тактов — и тишина. Что же ты захандрил-то, родной? Неужели старость до тебя наконец добралась? А ведь аккумулятору-то и года нет, еле выпросил у начальства… Машина, в общем-то, и не нужна ему была — тут полчаса пешком в любой конец, но Валентин Александрович держал ее из вредности. А они и не спорили…

Еще рывок — и джип нехотя завелся. Валентин Александрович вслушался в звук двигателя — что-то стучало, скрипело, обороты гуляли. Вроде, вчера только с ремонта — да и была-то фигня, клапан прогорел. На несколько часов неспешной работы. Да и то сказать — сколько лет без ремонта вообще, словно «Виллис» тоже был живым — и тоже никак не мог постареть… Вроде и сделал все на совесть. Он специально делал все медленно и аккуратно, пытаясь с головой уйти в работу и хоть на время прогнать из мыслей вчерашнее избиение…

Он не сразу понял, что происходит перед домом культуры, а когда осознал — заорал, чтобы они прекратили… Ага, щаз… с тем же эффектом можно было пытаться остановить горный обвал одним даром убеждения. Его, казалось, даже не слышали. Может, конечно, и слышали — но не до него было. И тогда он бросился в толпу… отшвырнул кого-то в сторону, рванув за ворот с треском застиранной ткани, вклинился между двух женщин, поднырнул под чей-то локоть… Ткань толпы расселась от края, кто-то заорал, было, на него — но быстро заткнулся, разглядев.

Но ядро было слишком плотным. Валентин Александрович добрался до чьей-то танцующей в ожидании очереди широченной спины, до места казни оставалось еще ряда три… ее обладатель был слишком взвинчен предвкушением, и на толчок отреагировал рефлекторно — не глядя саданул назад локтем.

Председатель повалился ничком, зажимая рассеченную бровь. Локальный очаг многоногой гидры вокруг них притих…

Ой, ебт… Валя, прости! — Обладатель спины кинулся поднимать его. Здоровенный жлобяра, Игнатов, был раньше младшим научным сотрудником. В колхозе работал бригадиром единственной полевой бригады. Валентин Александрович мог бы припомнить его досье — он знал все обо всех наизусть, вспомнить, в частности, что тот имел пару наград по боксу в тяжелом весе…