Дмитрий Абеляшев - Пастырь Вселенной

“Нет лучшего лекаря, чем отравитель”, – гласит анданорская поговорка. И если сейчас земной партизан отправится по частям в большое путешествие по желудкам хищных тварей, то народ, не без помощи Ктора, наверняка припомнит Императору древнюю мудрость, если эпидемия не будет остановлена. Тем более что увлекательная интрига с репортажами о поимке и допросах земного партизана должна была если не отвлечь анданорцев от мучительного страха перед лихорадкой, то хотя бы немного скрасить их досуг.

– Остановите казнь! – властно велел Император.

Однако Ктор, который должен был в то же мгновение передать указание владыки Империи в Зрелищный Центр, медлил. По анданорской традиции, одной из тех, ненавистных Императору, что заставляли его делиться частью власти со жрецом, связь с распорядителем торжеств осуществлялась через перстень, нанизанный именно на жреческий палец. Император заметил в глазах жреца страх перед своей царственной особой пополам с ненавистью и коварством. Неприятная, удушающая смесь.

– О повелитель! Но казнь уже началась, и не в традициях Анданора... – начал было жрец тянуть драгоценные секунды. О, как он хотел бы сейчас, чтобы стингры прикончили этих двоих прямо на сцене! Любая ошибка Императора могла заставить народ увидеть именно в нем, Кторе, своего истинного защитника и покровителя. Однако взгляд Императора, упавший на Ктора, был таким, что жрец, осознав, что перегнул палку на этот раз, торопливо вскинул руку с перстнем к покрывшимся предательским трусливым потом губам и распорядился прекратить зрелище. И если голос жреца заметно срывался от страха, то сердце билось в бессильной злобе заключенным в грудную клетку стингром, словно обгладывая ребра изнутри. Ктору показалось, что оно того и гляди выскочит наружу и загрызет Императора, сделает, наконец, то, чего Ктор все еще не мог себе позволить.

К слову, Император был статным, высоким, мускулистым и широкоплечим мужчиной средних лет, с короткой жесткой бородой и не предвещавшим ничего доброго взглядом выразительных, изумрудных, как у смертельно ядовитой анданорской снежной змейки-лиссандры, глаз. Жрец же – небольшого роста, узкий в груди, был потомственным вершителем воли богов Анданора, из которых одним из самых почитаемых был сам Император. Император не имел имени, иначе все хвалебные песни и гимны в его честь пришлось бы переписывать, когда место очередного умершего носителя высочайшей власти Анданора занимал преемник. А так – даже самые древние песнопения в честь Императора не теряли своей актуальности до нынешних времен.

В общем-то, в делах светских, каковым являлась казнь, распоряжался всем исключительно Император. Жрец сейчас явно переступил границы своих полномочий.

– Известно ли тебе, Ктор, – глубоким спокойным голосом начал Император после внушительной паузы, – что твоя заминка могла нарушить мои планы и, стало быть, граничит с изменой Анданору?

– Да, Император, – откликнулся жрец, успевший уже пасть перед повелителем на колени и сконцентрировавший взгляд, как подобает в подобных случаях, на носке левого императорского сапожка, шитого из черной кожи, с россыпями бриллиантов, мелких и крупных, символизирующих звездное небо.

– Следовательно, я готов рассмотреть твои извинения, – подбодрил божественный Ктора голосом, не предвещавшим добра.

– Мне нет оправданий, – заученно, без малейшей паузы откликнулся жрец. – Простите меня, благодатнейший, недостойного. Моя голова всегда в вашей ладони, ваш меч всегда у моей шеи.

Император имел полное право убить Ктора за такое своеволие, но оба знали – если он умрет, то Анданору не избежать гражданской войны. Жрецы любят Ктора. А народ не будет знать, за кем ему идти. В истории Анданора было три гражданских войны, произошедших вследствие умерщвления Императором Верховного жреца. Две из них кончились победой Императора; в результате третьей каста жрецов ликвидировала старого Императора и посадила на престол своего ставленника из императорской фамилии. Ктор справедливо предполагал, что едва ли Повелитель пойдет на конфронтацию теперь, когда эпидемия ослабила и деморализовала Империю.

Тем временем Император зевнул и как ни в чем не бывало продолжил смотреть на площадку стереовизора. Из-за этой же самой эпидемии Император и не смог лично присутствовать в Зрелищном Центре. Ктор читал секретный доклад касты Анданорских Здравохранителей. Он был неутешителен.

Впрочем, у жрецов также покуда не выходило задобрить богов. Ктор обращался и к каждому из 10 высших богов, им были принесены человеческие жертвы; младшие жрецы обращались поименно к каждому из 100 великих богов, закалывая в жертву животных всех известных планет; даже каждому из 1000 служебных божеств были принесены в жертву курения священных трав и прочтены заклятия по полному чину; не помогало ничто. Ктор удовлетворенно услышал зевок и понял, что прощен. Жрец поднялся с мраморных плит тронного зала дворца и взглянул на площадку стереовизора.

Сразу же после реплики жреца, брошенной в перстень, из сцены выросли прутья, отгородившие Владимира и Лею от хищников. Маленькая, уютная, двухместная клетка. В которой Володя и Лея были теперь вдвоем.

А о том, что последует дальше, думать не то что не хотелось – не моглось. Сейчас, на сцене, под лучами прожекторов, Володя ощущал, что они с Леей теперь одни – совсем одни. Володя знал, что эти, не Императором – Богом – дарованные им секунды принадлежат только им, никому больше. Словно опять они плыли в космосе в двухместном звездолете, почти вне времени и почти вне пространства. Жаль, что скоро все-таки придется расставаться – Володя сейчас ощущал Лею так ярко, так остро, как никогда раньше. Даже минуты близости не дарили Володе такого острого единения с возлюбленной, как эти странные, запредельные какие-то мгновения, будто проводимые ими в тишине и покое в самом центре бурного циклона, в который давно уже превратилась их жизнь.

– Благодарю Тя, Господи, – тихо шепнул Володя, возведя глаза вверх, – за нашу эту встречу. Прости меня за ропот и за сомнения и дай вынести то, что нам еще вынести предстоит.

– А что, так тоже можно? – негромко спросила Лея, когда Володин взгляд вновь опустился и коснулся ее глаз.

– Что? – не понял Володя, нежно погладив свободной рукой прохладную кисть Леи, уже лежавшую в его ладони.

– Ну, молиться, – сказала девушка. – Без книжки, без заученных слов. Так тоже можно?

– Можно, – сказал Володя, и Лея залюбовалась, какая у ее мужа, оказывается, может быть красивая улыбка.

Глаза Леи вдруг брызнули слезами, текущими теперь и по смешно сжавшимся, как у плачущей девочки, щекам, и по нежным, таким близким, таким привычным, но таким новым сейчас губам, которые уже словно растворялись в вечности, на пороге которой сейчас прощались молодые люди, и Володя не поцеловал их, а лишь нежно коснулся пальцем.