Юрий Волков - Город сестёр 2 [СИ]

— Ой, ой, ой.

И между её пальчиков, с лёгким щелчком, пробилась розовая вспышка.

Наденька дышала глубоко и шумно, как будто ворочала что-то тяжёлое.

— Уф… Ох… Ну что?… Помогите пальцы разжать…

Женщины осторожно разжали девичьи пальчики. На обеих ладошках лежали желтые витаминные шарики.

— Ничего себе! — Габри удивлённо и восхищённо посмотрела на результаты, и затараторила. — Я что — колдунья? А ещё можно попробовать? А я всё-всё могу делать? А колечко? Или серёжки? Могу?

Все улыбались. А Бабка объяснила ребёнку.

— Всё можешь, Наденька. Всё, что в ручку войдёт. Давай усложним.

— Давайте! А как?

— Пусть у тебя в правой руке ничего не будет.

Надежда положила второй витамин на стол и снова сжала кулачки.

Сморщилась, напряглась, натужилась, аж покраснела. Тресь! Снова вспышка. В этот раз хлопок получился громче, как будто книга упала на пол. Колдунья заойкала, затрясла ручкой, от которой полетели капельки крови.

Павел мгновенно подлетел, взял пораненную ручку в свои ладони, запустил интенсивную регенерацию повреждённых тканей. Надюша с удивлением смотрела то на лицо Скорого, то на переливающееся северное сияние над её ладошкой.

— Это что? И он тоже колдун?

Все подождали, пока ладошка на примет нормальный вид. А потом принялись объяснять.

— Он не колдун. Он знахарь. Видишь, что вытворяет? Вот… А ты у нас ксерокс. Это просто вид колдовства. Берёшь в левую руку то, что хочешь получить, в правую что-то ненужное… Щёлк, и готово.

— А кровь?

— Это мы проверили — сможешь ты работать без подсобного материала или нет. Некоторые ксероксы могут. А ты — нет. Ещё попробуешь?

— Да!! Хочу серёжки, как у вас! — Она ткнула пальцем в рубиновые серьги Ванессы.

Она взяла снятую серёжку в левую руку. В правую торопливо снова набрала горсть сахара. Бабка улыбалась.

— Ну! С Богом!

Дело пошло веселее. Уже через полминуты сопения и стонов раздался тихий щелчок и полыхнуло розовым. Девочка раскрыла ладошки. На обеих лежали золотые серьги с рубином.

Наденька взвизгнула, восторженно потрясла в воздухе кулачками. Сгребла горсть сахару, ухватила серёжку и… Вот, что значит стимул. Тут же щёлкнуло, вспыхнуло, и готово. Надежда без промедления занялась украшениями. Извлекла из своих ушек простенькую бижутерию и вставила Ванессины серьги. Затрясла головой, так, что побрякушки замотались, заиграли бликами от золота и от камня.

— Ну, как? Где тут зеркало?

— В коридоре.

Пашка освободил проход. Помотал вслед головой.

— Совсем ребёнок…

Бабка спросила у товарищей.

— Ну, что? Будем пробовать сделать «белую»?

Когда довольная собой Габри вернулась на кухню, её уже ждали белая и чёрная жемчужины и горсточка грибной паутинки.

Бабка и Ванесса уложили исходные материалы, так, как положено. Надя зажмурилась, в кулачках щёлкнуло и Габри потеряла сознание. Скорый успел её подхватить, посадил к себе на колени, подставил плечо под поникшую головёнку, отследил организм. Перетрудилась девочка, перегрузила нервную систему.

Бабка казнилась.

— Вот старая дура. Не уследила за дитём. Всё хиханьки да хаханьки, а здоровье у девочки не бесконечное. Паша, как она?

— Сейчас, сейчас. Всё исправлю.

Бледность с лица Габри постепенно сменялась нормальным румянцем. Девочка очнулась и первым делом спросила.

— Что случилось.

— Покажи ладошки.

В обеих кулачках оказались белые жемчужины. Бабка с Иглой прямо засияли. Обнялись на радостях… А Надежда недоуменно пожала плечиками. С её точки зрения эксперимент с серьгами принёс намного больше пользы, чем изготовление какого-то белого шарика.

Потом Надежда вспомнила, что сидит на коленях у постороннего мужчины, покраснела как рак и, тихонько, слезла с Пашки.

Укладывались спать.

Бабка с Тьмой снова побросали матрасы на пол.

Бабка выключила свет и улеглась, когда заглянула Габри.

— Мила Львовна… А я что?… Я буду одна?

— Ох! Чтоб меня! Надюшку забыли усыпить!

А Таня позвала.

— Иди ко мне, Наденька. Я тоже, знаешь как боялась первое время… Иди Надюш…

Бригадный ксерокс пробралась на четвереньках и улеглась рядом с Танечкой. Помолчала немного, потом любопытство пересилило.

— А вы, что — обе жёны Скорого?

— Выходит, что обе, — согласилась Бабка.

— А так разве можно?

Танечка вздохнула.

— А кто нам запретит? Ладно, спи. Вопросы днём задавать надо.

Женщины уснули под Пашкиным сонным лекарством.

Где-то, в соседней комнате, Ванесса беседовала с Ульем, чётко выговаривая слова, чуть ли не по слогам. Чего уж она там с ним секретничала, Бог его знает.

И Пашка, со словами, — Господи! Как я устал! — вырубился сам

Утро Дугин начал с тяжёлой головой и с тяжестью на сердце.

Лежал в постели, разложенной на полу, в окружении трёх женщин и рефлектировал.

Дело не в том, что он устал от вала событий, который обрушился на него в этом мире. Хоть, честно сказать — он действительно устал.

Весь фокус в том, что он потерял себя. Превратился в другого человека. Он растворился в интересах бригады. И вне окружения этих людей, он уже не сможет существовать. Да он и не мыслит такого существования.

Он частичка машины, существующей только для одной цели — выжить. Даже его благотворительность, раньше задуманная немного от щедрости души, немного из меркантильных соображений, теперь становится — инструментом выживания. Она создаёт опору в жизни, фундамент из множества благодарных ему должников.

Самое страшное то, что он ежедневно кого-то убивает. Тварей ли, имунных ли… И он перестал тяготиться этим процессом. Нет-нет, он ещё не скатился в то состояние, в котором получаешь удовольствие от уничтожения. Но получать «неудовольствие» он перестал. Теперь как-то так… Мимоходом. Ну, убил и убил, что, мол, такого. Он начал относиться к этому даже с некоторым юмором. Видимо, сарказм — защитная реакция психики на непрекращающийся стресс.

А с другой стороны, все, кого он «лишил живота», вели странный образ жизни. Мягко говоря…

Возможно здесь, в этом бардаке, у него есть определённая функция. Обязанность вычищать общество от паразитов…

Зашевелилась Бабка. Скорый посмотрел на звёзды за окном — вставать рано. Надо ещё вздремнуть.

Но сон не шёл.

Каждое утро Дугин просыпался с надеждой оказаться дома. Дома, в своей постели, рядом с женой. С надеждой, что это Лариса положила на него ручку и ножку. И это жена сопит ему в ухо, чуть прихрапывая. Но нет. Не видеть ему больше ни жены, ни детей.

И каждый раз становилось горько и обидно.

— За что?!

Пашка чуть ослабил свечение своего мозга и тут же отрубился, провалившись в темноту искусственного сна.

Разбудил его шепот женщин.