Вадим Картушов - Стазис

От Петровского на юг шли по большим дорогам. Стазис был рядом, Синклер чувствовал его. Но также чувствовал, что волна слегка ослабла. От дороги пахло движением, активностью, слезами и кровью, бензином, лошадиным навозом, какими-то слишком яркими эмоциями: страхом, ненавистью, надеждой на спасение. Эмиссары не любят дороги. Скорее, их отряды сейчас медленно оккупируют лес к востоку от Красноармейска, осваивают захваченные земли. Разбрасывают очаги, ставят свои капища. Мало кто знает, как выглядят капища эмиссаров. Синклер знал. По-своему они были даже красивы. Если не думать о боге, в честь которого возведены эти капища, и о том, из чего они сделаны.

Конечно, волна необычайно сильная. Боевые хоры-тараны заберут себе и эту дорогу, довольно скоро. Но пока что она была относительно безопасна. Синклер немного расслабился и взял привычный для себя ритм ходьбы. Таким он отмахивал десятки километров за считаные часы, не чувствуя усталости. Опомнился только тогда, когда понял, что Горбач и Лиза отстали. Горбач пыхтел и утирал пот здоровой рукой. Физическая подготовка не была его сильной стороной. Лиза устала меньше, но тоже выбилась из сил.

«Я чуть о них не забыл, – подумал Синклер. – Какой же я неблагодарный идиот».

– А вы собираетесь его убить? – спросила Лиза, когда на горизонте уже виднелось Ямкино.

«Ямкино, – удивился Синклер. – Значит, мы идем уже часов пять».

– Кого именно? – уточнил он.

– Коршуна. Я же поняла, что вы о нем говорите. Я знаю, что он вас ненавидит.

– Откуда? – удивился Синклер.

– Ну, про вас я не знала, конечно. Но про Синклера он рассказывал несколько раз. За ужином и когда на заднем дворе у нас пил с офицерами своими. Ну как пил, он же не пьет.

– Не пьет, – подтвердил Синклер.

– Не пьет, а других все время спаивает. Сидит, слушает, жалом водит своим… В общем, он ваше имя говорил, это я помню точно. Я еще удивилась, имя какое странное. Даже не сразу поняла, когда вас встретила, – сказала Лиза.

– Давай на «ты».

– Ладно. В общем, он тебя сильно не любит.

– Известное дело, – сказал Синклер.

Дорога к Ямкино подходила хорошая. За Ямкино, как знал Синклер, дорогу тоже часто латали и держали в приличном состоянии.

Не просто так. В Ногинске сохранился военный завод, бывший «Прибор». Там делали гранаты и патроны, вытачивали разные приблуды для оружия и занимались другими важными делами. Половина всей резни между кланами Восточного Подмосковья происходила при оружейной поддержке Ногинска. Его почти не трогали даже во время самых отчаянных рейдов и баталий. Вольный город.

– Он сказал, что ты хочешь Красноармейск погубить. Что ты всех убить хочешь, чтобы Распутники город захватили, чтобы все сожгли и всех изнасиловали. Это я в последний день слышала. Говорил, мол, вовремя тебя посадил, а то бы конец городу, – сказала Лиза вдруг.

– Серьезно? – спросил Синклер.

– Да. А потом начал мешки собирать. Когда мать спать легла.

– Еще что говорил?

– Что ты бедоносец.

– Понятно, – сказал Синклер.

Синклер, Горбач и Лиза перешли железнодорожный переезд, прошли мимо бывшего лесничества. Вдалеке виднелась заправка.

– Заправка – хорошо, – сказал Синклер.

– Почему? – спросил Горбач. – Нам какая разница, у нас машины же нет.

– Если люди остались. То припасы есть. Если ушли. То уходили быстро. И припасы есть, – объяснил Синклер.

Заправка работала еще совсем недавно. У нее была даже настоящая топливораздаточная колонка. Правда, одна, другие разрушены. Синклер приободрился. Станция выглядела, как ей и было положено, – спешно брошенной. Обычно на заправках солидные запасы. Что-нибудь обязательно осталось.

– Будет нам обед, – сказал Синклер.

– Значит, будет нам обед, ворон ворону кричит, ворон к ворону летит, в чистом поле под ракитой богатырь лежит убитый, кем убит и отчего, знает сокол лишь его, – неожиданно сказала Лиза.

– Ого, – сказал Синклер. – А дальше?

– Не помню, но там грустно совсем как-то. Там богатырь мертв, а об этом только вороны знают. И сокол его вроде.

– Ты сокола. Видела хоть когда? – спросил Синклер.

– На картинке, – застенчиво ответила Лиза. – Он в шапочке такой сидит на руке.

– Точно.

Они вошли в здание заправки. Единственная рабочая лампа свисала на длинном проводе и моргала. У дальней стены стояло несколько холодильников. Сбоку, рядом с окном, заботливый хозяин станции поставил столики, стулья, маленький бар с самогоном и даже маленькую газовую плитку с кофейником. Сейчас стулья были перевернуты, а холодильники выпотрошены. Кусками валялась разгромленная стойка, какие-то кресла, арматура, хлам. Синклеру что-то не понравилось. Он не сразу понял, что именно. А когда понял, было поздно. Слишком расслабился.

Чертова лампа моргала. Ее забыли отключить? Надо было сразу догадаться, что где-то работает генератор. Надо было сразу прислушаться и расслышать урчание генератора за стеной. Задняя дверь приоткрыта – не просто так.

Двое парней в клановой форме вскочили через заднюю дверь и открыли огонь поверх голов. Беспорядочно, наугад, чтобы ошеломить. Они не хотели их убивать. Один стрелял из пистолета Ярыгина, другой из АК-47. Синклер выхватил свой пистолет, но опоздал. В этот момент сзади кто-то третий с размаху ударил битой. В глазах двоилось, пистолет выпал из руки. Синклер рухнул на колени. Он успел заметить, как один из автоматчиков схватил Лизу и вывернул ей руки. Другой – в распахнутом офицерском плаще, с плоским животом в шрамах – ударил Горбача прикладом. В глазах бойца со шрамами читалось ликование, он что-то радостно крикнул, но Синклер не расслышал слова сквозь вату в ушах. Только увидел, как у Горбача округлились глаза – еще до удара прикладом.

Я все-таки вспомнил сказку про тополь, которую сочинил сам себе. Хочешь послушать? Правда, там не совсем про тополь. Там, скорее, про балабановского кочегара, молитву и дебош Кроули и немного про территорию, которая окружает меня теперь. Но это ничего. Зато эту сказку можно петь как песню. Итак.

Если спросишь, куда идет, далеко ли дом ли, отвечает, иду к себе, а мой дом разгромлен. Под ногами трава, на лбу иней от поцелуя, королева мертва, король умер, по ней тоскуя.

Отвечает, забудь, сынок, моя родина далека. Погляди туда, ты увидишь мертвого старика. Ни души, ни последней строчки, ни номерка. Ты мне тянешь руку – на что мне твоя рука?

Мои лица пусты, как мел, их не различат. Триединая плоскость берется в простой квадрат. Папа здесь, он раскинул щупальца, как кальмар. Папа спит, ему просто снится кошмар.

Тебе нравится?

Чем на вас орать, лучше орать сразу в космос.