Борис Конофальский - Рейд [СИ]

— Ну? Чего ты? — спрашивает у мотора Саблин.

Мотор не его, может быть капризный какой. Он снова включает двигатель, снова компрессор срабатывает, топливо давит, реле работает, а генератор не схватывает.

Аким встаёт, заглядывает на мотор с воды. Зараза!

Коробка генератора разбита. Разнесена в клочья пулей. Обмотка клочьями висит. Возможно, что пулю выпустил сам Аким, когда поливал из винтовки место, где прятался Фёдор. Нет, конечно, по лодке Саблин попасть не мог. Видно срикошетило. О других вариантах ему думать даже не хотелось. Он достал весло. Бог с ним, на его лодке мотор в порядке, переставить моторы — дело десяти минут. С больной рукой — пятнадцать. Хотя, даже грести с больной рукой и то непросто. Ну да ничего, справится. Он из казаков, из пластунов. Всю жизнь на болоте, сызмальства с этими моторами. Ничего. Ничего. Вот только голова бы не гудела так.

А для этого… Он видит на дне не распакованную аптечку. То, что надо. Теперь всё у него получится.

И опять он караем глаза замечает движение на своём острове. Он кидает весло, падает на дно лодки, тянет к себе «Тэшку», проверяет магазин. Полный. Сейчас он мишень — лучше не придумаешь. Но никто не стреляет, Аким приподнимает голову над бортом, глядит на свой остров, на кусты, на камни, на разбитую лодку, в которой Юра, на тело радиста Шинкоренко. Ничего, никакого движения.

Саблин садится, и за два десятка гребков пересекает протоку. Быстро выбирается из лодки на своём острове. Хоть рука и плохо слушается, хоть голова раскалывется, он знает, он уверен — нужно торопиться. Он начинает переливать воду, перебрасывать вещи из угробленной лодки Васи Кузьмина в лодку Фёдора Верёвки. А с ним что-то происходит. Волны в голове всё тяжелее и тяжелее, и откатываются с каждым разом все хуже и хуже. В Васиной лодке десятикилограммовый брикет тротила, так он его два раза пытался взять, а пальцы как ватные, не держат. Десять килограмм. Сказать кому — засмеют. В броне и выкладке, да с боеприпасом и минами пластун, бывает и пятьдесят на себе тащит. А тут десять! И не поднять. Пришлось постоять немного, собраться с силами. Кое-как взял, закинул в неломаную лодку. Так потом отдышаться не мог минуту. А волны в голове гуляют, словно по воде в сильный ветер. Такая волна, с непонятной дрожью в крестце рождается, и катит вверх по хребту, как по протоке, ширясь и усиливаясь. А как до затылка докатывает — так фонтан, взрыв. Его передёргивает, словно от озноба, хочется виски сдавить руками с боков — страшно, что голова треснет. И глаза вдавить обратно, иначе вывалятся.

Он ещё по молодости, во втором наверное призыве, видел убитого китайца, после тяжелейшего боя. К тому китайцу мина пятьдесят миллиметров прямо в окоп залетела. Мина малёхонькая, да видно совсем рядом хлопнула, шлем ему раздавило взрывом, и голову тоже. Сидел он в окопе, на стенку обсыпавшуюся привалился, лицо всмятку, а оба глаза рядом на песке лежат, целые. Нервы из них тянутся… Укрылся бы щитом китаец, так цел был бы.

И вот эти самые глаза, за каким-то чёртом он сейчас и вспомнил.

Он зажмуривается. И не выдерживает: натягивает капюшон КХЗ, затягивается шнурами, герметизируя костюм. Нет, не помогает. В голове гудение и опять волна по хребту катится. Он даже прижал руки к голове, в надежде, что звук идёт через уши. Опять бестолку. А волна докатилась до затылка, вспыхнула. Аж затошнило, аж зашатало, так мерзко стало, хоть кричи и п о том его пробило. Как бы не наблевать в маску.

И вдруг послабление. Стихло всё. Нет, не стихло, просто, как-то ослаб шум. Где-то совсем далеко шумит проклятущий трансформатор. И волны прекратились. Хотя ещё мутит немного.

Саблин задышал спокойнее, голову поднял…

А из кустов, в двадцати метрах от него — лицо. Нет, не лицо, морда? Да нет, не пойми что. Как лица у насекомых называются? Он не знал этого. В общем, что-то странное, но глаза у этого странного были. Аким понял сразу — это переделанный. Лютый враг. Хуже китайцев. Он молча наклоняется и поднимает из лодки Т-20-10.

Лицо, морда не исчезает, ячеистые глаза существа неотрывно глядят на него. Аким щёлкает предохранителем, поднимает винтовку и…

Снова его заливает треск в голове, снова снизу идёт выворачивающая наизнанку волна. Сквозь пелену он целится и выпускает по лицу половину наверное обоймы. Он патроны не считает.

Та-та-та-та-та-та…

Остановился. Не попал. Да и не мог попасть. Оказывается, лицо из другого куста смотрит. Вот растяпа. Это от гудения в голове. Он вскидывает винтовку и всё, что оставалось в магазине — туда.

Та-та-та-та-та…

И ничего. Только листья акации вертясь в воздухе падают на землю. Он скидывает пустую коробу магазина, лезет в лодку, там в подсумке последний магазин. Плевать, он забирает его, теряет равновесие, чуть не свалился в лодку, но устоял. Вставил коробку, дёрнул затвор. Готов стрелять.

Но никого нет.

И тут пошла дрожь по рогозу, там кто-то шёл, теперь он не таращил на него глаза из кустов, теперь он уходил прочь. Нет уж.

Саблин вскидывает винтовку и…

Та-та-та-та-та…

Тяжёлая пуля десять миллиметров косит рогоз и летит далеко. Аким уверен, что не может промахнуться, но… Просто он стрелял не туда. Это мерзкое существо, абсолютно спокойно смотрит на него из куста, на другой стороне поляны. Смотрит спокойно и бесстрастно. Эта тварь его НЕ БО-ИТ-СЯ! Совсем.

И винтовка опять пуста.

— Сейчас, — тихо говорит Саблин этой твари, — обожди чуток.

Он идёт к разбитой лодке, и вытягивает оттуда своё ружьё. Выливает из стволов воду, вылавливает из воды патронташ.

— Обожди чуток, — просит он это существо «переламывая» ружьё и заряжая его.

Тварь, не шевелясь, смотрит на него и покорно ждёт. И тут новая волна приходит из позвоночника в голову. Накрывает болью и секундной слепотой. Он едва не нажал на курок. Руку словно спазмом сдавило, словно судорогой. Он глядит на свои пальцы с удивлением и не может их разжать. А в ушах звон. Точно как от контузии. Точно.

Его шатает так, что бедром пришлось на лодку облокотиться. Но он не падает. И думает только об одном. Лишь бы эта морда никуда не делась из кустов.

— В игрушечки играешь? Ничего, сейчас сыграем.

И она никуда не девается. Саблин вскидывает ружьё. С такого расстояния, да картечью, да по неподвижной цели он не промахивался никогда. Как тут можно промахнуться.

Ба-а-ах-х…

И ещё туда же:

Ба-а-ах-х…

Куст как срезало. Картечь хлёстко бьёт в красный гранитный валун и с визгом разлетается в стороны.

Но он ни шума выстрела, ни визга картечи не слышит. Звон в ушах всё перекрывает. Дым уплыл и он понимает, что не попал. Эта зараз, вихляясь из стороны в сторону, на длинных, как у саранчи ногах, скрывается в рогозе. И идёт не спеша, раздвигая сухие и шершавые стебли передними лапами.