Селия Фридман - В завоеваниях рожденные

— Почему? — требовательно спросил он. По ее поведению в конференц-зале было ясно, что бессмысленные предисловия ни к чему.

Она не спрашивала, что он имеет в виду, — она ждала его, чтобы услышать этот вопрос.

— Потому что ты — МОЙ, браксианец. Я не позволю другим… Даже после того, что ты сделал. И никакие ухищрения не помогут тебе вырваться из-под моего контроля. Если бы ты был разоблачен, твоя неудача положила бы конец твоей политической карьере. Я избавила тебя от этого только для того, чтобы ты стал объектом моей власти.

— Причина, достойная звания браксана.

— Оставь свои оскорбления при себе.

— А если я отправлюсь домой? Как тогда ты будешь мстить?

— Я последую за тобой, браксианец. Со всеми моими кораблями. Но ты не сделаешь этого. Ты не осмелишься. Я доставлю слишком много беспокойств на Границе, ты знаешь. Ты нужен здесь, браксианец. Это так?

Он вновь вспомнил карту и красный туман, разрастающийся красный туман. Казалось, ее рука направляет сверкающее копье, направленное на сердце Центра. «Ненависть?» — подумал он.

— Да.

— Но почему?

Она рассмеялась:

— Меня вскормила ненависть. Это — моя кровь.

— Ты хочешь, чтобы я поверил? Ты — не ребенок, ли Митех. В юном возрасте этот ответ был бы достаточным. Но не сейчас.

Она, казалось, была рада, что он понял.

— Человек, убивший моего отца, назначил для меня судьбу, имя которой страдание. Я поклялась мстить. И я мщу. Ты, Кеймири, убийца Дармела ли Тукона.

— Ты спрашиваешь? Я отвечу: да.

— Нет, я не спрашиваю. Я раньше думала, что могу не узнать тебя в браксианской одежде, без грима. Ты так отличаешься от того… Но те же самые глаза. И высокомерие. Стоило мне увидеть тебя, я все поняла.

В уме проносились картины (может быть, это она заставила его вспоминать?) его первого ацийского путешествия. Улыбающаяся жертва, его очаровательная жена и ребенок… В глазах которого ужас. Она чувствовала? Он должен был тогда убить ее, но у него не было возможности. Ее лицо преследовало его в течение многих лет, даже после того, как он почти забыл об убийстве.

— Нет, разные люди не могли это сделать, — сказала она. — Я знала, это — один и тот же человек. Поздравляю, Кеймири. Шансы были против тебя, но ты добился своего.

— Я потерпел поражение.

— Нет, ты просто недооценил меня. Твоя попытка была удачной. Но отравить телепата очень трудно.

Она зачем-то выражала свое восхищение, зачем? Может быть, после всех этих долгих лет она была рада узнать, что ее враг ее достоин? Это чувство он мог легко понять, он сам готов был испытать подобное. Какой женщиной она могла бы быть среди браксана! Каким достойным офицером!

Пораженный, он проанализировал свои чувства. Ненависть. Да. Но восхищение было столь же сильным. Она была достойным противником в традиционном смысле этих слов. Она может поразить врага, найдя его слабые стороны или создав их своим преимуществом. Ее противник потерпит поражение. Или же станет сильнее.

Она может забыть о всех человеческих слабостях, если что-то будет стоять на ее пути.

Война выступает не только как Акт разрушения, но и как Акт творения. Такова древняя модель мировоззрения браксана — никакой другой народ не считал ее верной. Соперник в борьбе был столь же необходим воину-браксана, как и необходимо было в конце концов его умертвить. Им могла быть и женщина. Да. Хотя годы патриархата почти стерли память об этом. Но если какая-нибудь женщина заслужила звание Соперника, то именно эта.

Они еще встретятся — иначе быть не может. Она сама сказала это. Только тот, кто понимает ее, может надеяться на победу. Затар может победить, потому что он не боится ее. Если только он правильно ее понял. Если только он не ошибся.

Древние браксана оценили бы эту вражду. Они изобрели бы торжественные ритуалы для сражений, где равный встречался бы с равным. Они считали бы, что таким образом нарастает разрушительная и творящая мощь. Но Соперник не существовал с тех самых пор, как воины-браксана покинули стены и отдались во власть цивилизации. Современное общество во всей его сложности перестало ценить вражду двоих.

До сегодняшнего дня.

— Я убью тебя, — тихо сказал он, — когда я назначу время. Собственными руками. Так, как захочу.

Слова изливались из подсознания, из той части его души, которая жаждала всегда держать в руках меч и ненавидела ограничения, наложенные цивилизацией. Что поймет она? Поймет ли? Он сам плохо осознавал происходящее.

Но, кажется, она поняла. Ее глаза сверкали, тело напряглось.

— Я убью тебя. Когда я назначу время. Собственными руками. Так, как захочу. И никто другой не сделает этого, — она произнесла условную формулу ритуала. Анжа улыбалась, словно предвкушая победу.

Он пытался привести свои мысли в порядок: это все просто безумие, ничего больше! Нужно срочно покинуть Бракси на какое-то время, найти какую-нибудь сферу деятельности, пока Кеймири постараются сделать так, чтобы все забыли о сегодняшнем дне. Лучше не ждать, пока от него потребуют объяснений. А эта вендетта еще послужит его политическим амбициям, а также принесет немало приятных минут.

Нет, он определенно найдет в этом удовольствие. Затар посмотрел ей в глаза — сверкающие, торжествующие, он словно ощутил, какой наплыв чувств будет сопровождать ее смерть.

«Я могу забыть себя, пока буду убивать тебя», — подумал он.

Но оставалось еще одно. Ритуальный страх, так глубоко впаянный в душу браксана, заставил его собрать все мужество. Он протянул ей руку.

Она поразилась.

— Ты знаешь, о чем просишь?

— Я познаю своего врага.

— Ты не выживешь! Твой народ не способен…

— Ты предполагаешь слабость там, где ее нет.

— Нет? Я сомневаюсь, — она наклонилась над столом, протянула руку. Их ладони соприкоснулись.

— Ты глуп, Кеймири. Это поле сражения МОЕ.

В течение секунды была пустота — ложная пустота, момент передышки перед штормом. Но чуть позже его разум превратился во вскипающую вселенную, ему потребовались все силы, чтобы не сойти с ума.

«Сдавайся! — ее голос был беззвучен. — Откажись от всех чувств! Обними темноту!».

Он боролся с ее приказами, которые внедрялись в его мозг. Он боролся за свой разум, и в конце концов он нашел путь: «Дай мне понять…»

Эта невидимая мощь уступила его просьбе. Он призвал всю силу первобытной традиции и бросил ей вызов: «У меня есть право понять моего врага».

Небо, земля, воздух качались перед глазами. Он упал. Трава примята под его перчаткой, он попытался отдернуть руку, но та не двинулась. Удивленный, он погладил траву. В этих тонких зеленых узких листочках билась жизнь, она напевала что-то простое, бессловесное… И вот еще звук. Он посмотрел в небо — стая птиц приближалась. Он будто коснулся их, ощутил голод, зов куда-то, куда улетали предки, в бесконечный полет, неведомый человеку, ощутил тоску по своей самке и радость песни, истекающей из птичьей души.