Мунгит Балий - Партизанская война [СИ]

— Обложили, демоны!

Набрав побольше воздуха, я нырнул и стал удаляться от поверхности. Зрение под водой давало больше шансов в бою. На дне я, увидев огромный белый камень, интуитивно поплыл к нему, чтобы, зацепившись иметь возможность защищаться.

Когда я ухватился за огромный, метра три в диаметре, камень, произошло удивительное! Камень был вовсе не камень, а огромная пресноводная раковина, крышка открылась, и огромный язык моллюска притянул меня вовнутрь, сразу захлопнув за мной створку.

На четвереньках, в полной темноте, я уже в который раз приготовился умирать. В раковину стучали и скребли, воздух заканчивался. Я решил умереть с комфортом, сел поудобнее и снял с пояса дудку. Ради баловства попытался в неё дунуть, но получилось обратное — из мундштука посыпались пузырьки воздуха! Немного поколебавшись, я вдохнул — туго, но воздух пошел. Полного вдоха не получалось, но тут я саблей не махал и стометровку не бежал. Воздуха вполне хватало, чтобы выжить.

Примерно минут через двадцать я решил, что достаточно побывал в роли стапятидесятикилограммовой жемчужины и готов покинуть устроившую меня помирать раковину. Воспользовался тем же способом, с помощью которого открывал раковины на земле, — подрезал ногу моллюска, крепко удерживающую верхнюю створку, — она сразу открылась.

Подниматься на поверхность я не спешил. Саламандры курсировали по невдалеке, а крабов видно не было. Взяв под мышку увесистый камень я, вспомнив Мифа, сразу определил направление. Не спеша, преодолевая течение реки, отхлебывая из дудки воздух, пошёл к берегу.

Миф, это тощее чудовище, увлечённо, по пояс в тухлятине, зловонии и местных мухах, копошился в останках гигантского зубастого колобка. Он при этом самозабвенно декламировал стихи: «Не важно и то, что бронзовый, и то, что сердце — холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское!».

— Эк как тебя разобрало! Понимаю, на Аттуме пока есть нехватка в противоположном поле, но над этим дерьмом?

— Привет, кланлид! Наоборот, хоть немного от вони и вида отвлекает.

— Вообще-то неплохо. Это твоё сочинение?

— Да ладно, шутишь? Это Маяковский, «Облако в штанах».

— Вот это да! Я только про паспорт и «Кроха сын» помню.

— Почти все так. Маяковского тоже ломало от неразделенной любви. Мой любимый поэт, после Бродского, — он улыбался, чумазый и счастливый.

— Что ты там копаешь? Зубы?

— Нет, до зубов тут еще много всего. Пойдем, покажу, что я тут накопал.

Мы отошли метров на сто, и он разгреб ветки с кучи артефактов. Поднял черный металлический безразмерный обруч на голову с завитушкой надо лбом.

— Тебе, скорее всего, ничего не даст, но именно с помощью его тебя находили. Когда я его надел, я сразу почувствовал, в каком ты направлении и какое до тебя расстояние в километрах. Классная штука! Теперь сокланы всегда тебя смогут найти. Вот это что, я не знаю, — он поднял сферу размером с футбольный мяч. В ней клубился, переливался какой-то фиолетовый дым. Эта сфера завораживала своей таинственностью и красотой.

— Я пока тоже не могу понять. А система не определила?

— Вышла какая-то абракадабра. Может, уровень не мой? — он достал из кучи оружия два клинка, отливающих фиолетовым свечением. — Это как раз для тебя. Снимает защиту, повышает убойную силу, режет камень и кость, не теряется после смерти, — он протянул мне пару великолепных клинков с гравировкой каких-то рун. Как же я долго ждал хоть какого-то оружия, не теряющегося после смерти!

— Вот это ты молодец! Вот это то, ради чего стоило ковыряться в этом дерьме! Спасибо!

— Командир, извини, я бы не стал называть это дерьмом. Скорее всего, этот колобок сделан был из убитых троллей, — меня прошиб озноб, как же так, я же сам догадывался, еще тогда, в первый раз, когда познакомился с троллями.

— Да, извини, мог бы и сам догадаться.

— Да ладно, я и сам так подумал, только когда рассматривал эту груду мяса шерсти и костей, — он учтиво ушел с этой трагической темы, обратив мое внимание на другие артефакты. — А вот еще… странная штука, называется «бешенство тролля», одноразовое, — он протянул мне ожерелье из белых матовых шариков, похожее на детское украшение для пятилетних девочек. — Как работает, не знаю.

— Судя по названию, это либо увеличивает силу до бешенства на какое-то время, либо это нечто взрывное, массового поражения с последующей смертью, что было бы кстати. Надо с этим разобраться.

— А, вот же, — он достал металлический тубус размером с небольшой термос. Открывая аккуратно, как будто боялся разлить, достал свиток из необычной черной, как будто чем-то пропитанной бумаги с еле заметными фиолетовыми иероглифами. — Пишут, что это свиток портала на Харм.

Я взял свиток, покрутил в руках, положил обратно в тубус, закрыл.

— Понятия не имею, что с этим делать, но вещь бесценная сама по себе. При сегодняшнем раскладе, может, и пригодится. Так, Миф, собирай это все и портируйся в замок. Мне останется оружие и ожерелье. Расскажи все Егору и Климу, а ко мне пришли Сагу и Румара.

Совещание специальной группы «Патриот», созданной для обеспечения безопасности корпорации «ДАР».

— Сколько у нас оперативников на Харме?

— Двадцать пять добровольцев из наших оперативников во главе с майором Рудским плюс восемьдесят добровольцев из осужденных за мошенничество и уклонение от налогов.

— Из этой группы есть те, кто объединился?

— Только двое, из осуждённых, и те висят на столбе. У них дело обстоит совсем плохо. Их пленили какие-то разумные деревья. Судя по всему, они пока не знают, что с ними делать. Их уже много раз убивали, разными способами, отлавливали после возрождения и опять убивали. По описанию, деревья — такие невысокие колючие коряги метра четыре высотой. Они не передвигаются, но соединены корневой системой и очень быстро растущими двигающимися ветвями-лианами. Какую занимают территорию, неизвестно. Одного из них тащили около пяти километров, другого — около десяти. Каждый раз, после возрождения возвращали обратно. Только один из добровольцев попал в город. Там правят волколюди, по классификации Аттума — кароги. Его убили три раза, точка возрождения очень неудачная — в центре города. Кароги очень быстры. Четвертый раз его посадили в каменный мешок. Язык непонятен. Какое-то рычание и поскуливание. Все добровольцы отмечают незначительный рост способностей после каждой смерти. Природа Харма разнообразна, но светило тусклое, греет мало. Самый яркий день напоминает наш закат или рассвет. Осадков много, бывает со снегом. Технологии в основном магические, электричества нет, огнестрельного оружия нет. Уровень развития примерно как на Аттуме, но с уклоном в военно-агрессивное развитие цивилизации.