Мария Стрелова - Призраки прошлого [litres]

Разведчики не решились спорить, и вскоре мытищинский отряд растворился во мраке. Пророчество Алиного спасителя сбылось, все трое погибли, не дойдя каких-то пару километров до военной части, растерзанные монстрами.

От потрясения Алевтина уснула на руках у мужчины, покачиваясь в такт его шагам, и проснулась уже в убежище, когда с нее снимали неудобный резиновый костюм и противогаз.

– Бедная ты моя птичка… – прошептал разведчик, глядя на опухшее от слез, красно-фиолетовое от присыпки личико девочки. – Меня зовут Юра. Давай дружить. Я тебя в обиду больше никому не дам.

Аля обняла его за шею и прижалась щечкой к застиранной военной форме.

– Спасибо… – с совсем не детской интонацией сказала она. Маленькая женщина, пережившая в свои семь лет то, чего не пожелаешь и врагу.

В коридоре разведчика и его юную спутницу встретила Надя.

– Вернулась? – неприветливо буркнула она. – Ну, пойдем.

Вместо ответа женщина получила от Юры звонкую пощечину, отшатнулась, глянула непонимающе.

– Я женщин обычно не бью. Но ты, гадина, заслужила. Отдала дочку извергу – и радуешься? Ты не мать, кукушка! – рявкнул Юрий.

Если бы не подоспел Валерий Станиславович, был бы скандал. Надежда побледнела от гнева, готовая броситься на обидчика, мужчина стоял молча, опустив руки, но во всей его фигуре было столько злости, что даже командиру стало не по себе.

– Мамочка, не надо! Юра – хороший, он меня спас! – крикнула Алевтина, каждой клеточкой тела ощущая беду. Она встала между ними, маленькая, растрепанная, но очень смелая.

– Идем. С тобой я еще поговорю, – процедила Надя и потащила дочь за руку по коридору.

Юра рванулся было за ними, но начальник бункера остановил его и начал тихо выговаривать ему. Аля обернулась, и в ее взгляде было море страха и невыплаканных слез, так что даже опытному разведчику стало жутко.

Когда мать и дочь скрылись за поворотом коридора, он продолжал смотреть им вслед, шумно вдыхая и выдыхая, совсем не слыша того, что говорил ему командир. Бедная кроха. Как же ей не повезло!

Ночью Алевтина выскользнула в коридор и забилась в угол в темноте, глотая слезы. За четыре года она научилась плакать бесшумно, потому что отец, увидев, наказывал ее еще сильнее.

Доктору Менгеле удалось закалить характер дочери, в свои семь лет она была сильной, стойкой, умела терпеть боль и унижения, умела постоять за себя перед сверстниками, порой давала отпор и старшим. Но все же малышка оставалась девочкой – маленькой, хрупкой, и когда эмоции перехлестывали через край, Аля пряталась от всех и ревела, стыдясь себя и своей слабости, но не в силах остановиться из-за переполняющих ее тоски и обиды.

Надя встретила дочь неласково. Девочка получила за все: и за то, что отец отправил ее обратно, и за заступничество Юрия, и за сам факт своего существования.

– Тупица! Никчемная! – кричала мать. Алевтина внутренне сжималась, пряталась в панцирь, но смотрела упрямо и зло. Молчала. Геннадий Львович научил ее молчать побоями и наказаниями, и, уже став взрослой и пережив многое, Аля не показывала никому, что творится на душе, открываясь лишь наедине с собой и с теми, кому доверяла.

Теперь, в ее девятнадцать лет, из таковых остался только Дима. Она верила ему, влюбилась, видя в юноше союзника, такую же жертву Доктора Менгеле, как и сама. Она знала юношу с самого детства, и всегда тянулась к нему, даже когда он отталкивал ее. А сейчас… Сейчас он полюбил ее так же сильно, как и она его. Девушка прижалась к нему, позволив себе плакать, и продолжала лихорадочно говорить, выплескивая все, что за эти долгие годы накопилось внутри…

Когда Надежда уснула, маленькая Аля тихо прикрыла за собой дверь и спряталась в полутьме коридора, обнимая руками голые колени.

– Птичка, ты чего тут? Плачешь? – раздался откуда-то сверху знакомый голос.

Юра взял девочку на руки, сел на ступени лестницы, ладонью смахнул с личика Алевтины слезы.

– Мне плохо, мне так плохо, – зашептала малышка. – Я совсем-совсем никому не нужна…

Мужчина подхватил ее под мышки и высоко поднял над головой.

– Ты мне нужна! Я буду тебя защищать. Ой-ой, что это здесь у нас?

Разведчик осторожно провел рукой по ноге девочки, от коленки до ступни. Там не было живого места, все в синяках – заживших, желтовато-серых, и свежих, налитых сизой кровью.

– Болит? Кто тебя так, маленькая?

– Папа. Геннадий Львович. Мне нельзя было называть его папой, – чуть слышно выговорила девочка. – Я его разочаровала. Постоянно шалила, а он наказывал, говорил, что я бестолковая… и… без… без… бездарная, вот.

Юра сжал кулаки от гнева.

– Он ответит. За все ответит. Так нельзя.

– Ты правда не отдашь меня маме и папе? Мне можно остаться с тобой? – Аля доверчиво заглянула ему в глаза.

А потом она сжалась в клубочек в удобном кресле, укрытая колючим одеялом, в кабинете начальника бункера. Там бушевала гроза, Юрий кричал на Надежду, которую генерал Леушевский вызвал к себе, причем говорил такие слова, которые потом Алевтине не разрешали повторять.

– Да делайте что хотите! Мне это отродье не нужно, зачем только Гена ее вернул! – выкрикнула Надя и выбежала прочь, хлопнув дверью.

Мать отреклась от дочери во второй раз.

– Так начались счастливые годы. Девять лет. Мать умерла, когда мне исполнилось двенадцать, я даже и не сожалею, честно говоря. Юра заменил мне ее и отца, он учил меня обращаться с оружием, мы выбирались на поверхность, он рассказывал, как правильно маскироваться, как отличать мутантов и как с ними справляться. Потом тебе все тут покажут и расскажут, сейчас не об этом. Здесь очень необычный бункер, не такой жестокий, как ваш, но не без своих страшных тайн. В общем, Юрий научил меня очень многому, и я ему безмерно благодарна до сих пор. Он был настоящим военным, разведчиком, почти спецназовцем. Перед тем, как его забрали в армию, еще до Катастрофы, он сам учился выживанию, военной подготовке, маскировке и прочему. И из меня он смог сделать бойца. Нашел подход, дал мне то, что было нужно. Вместо ваших с Геннадием пробирок – автомат в руки, хорошее приложение к моему шилу в заднице. Впрочем, он заставлял меня читать, оказывать первую медицинскую помощь, а еще Юра научил меня благородству, воспитал во мне честь и совесть. А потом… Его не стало…

Аля всхлипнула, стиснула зубы, боясь зарыдать в голос. Она вспоминала и снова чувствовала себя маленькой девочкой, которую все предали и оставили одну в темноте на рельсах среди мертвого города.

– Птичка… Я с тобой, – прошептал Дима.

Алевтина вскинула голову и задохнулась от боли и слез. Широко распахнутые карие глаза на мгновение приоткрыли истерзанную, покалеченную душу.