Мария Стрелова - Призраки прошлого [litres]

– А говорил, что не сможешь. Я в тебе не сомневался, – довольно заявил Геннадий Львович, глядя, как Дима отвязывает веревку и поднимает девушку на руки.

– А если бы я не успел? – тихо, опустошенно спросил юноша, стеклянным взглядом глядя куда-то в сторону.

От пережитого ужаса его трясло, сознание будто затопил липкий туман, мысли двигались тяжело, с усилием.

– Но ты успел, – пожал плечами Доктор Менгеле.

– Это ваша дочь. Она могла погибнуть.

– Это была бы досадная случайность. Впрочем, я в тебе никогда не сомневался. А если снова начнешь творить глупости и пытаться говорить о принципах, в следующий раз можешь и не успеть, – безжалостно припечатал ученый.

– Хорошо. Я сделаю все, что вы хотите, в обмен на неприкосновенность Алевтины, – голос Дмитрия прозвучал бесцветно, в нем не осталось ни гнева, ни страха, одна лишь безнадежная усталость.

– Вот и умница. Можешь остаться с ней, думаю, ты заслужил. Твои вещи перенесли в соседнее помещение, теперь ты будешь жить здесь. Иди.

Аля лежала без сознания, укутанная в одеяло. Ее рука, тонкая и холодная, свешивалась вниз с узкой кровати, жуткая, как у трупа.

Дима прижимал к губам ее пальцы, будто желая согреть своим дыханием, и шептал:

– Только живи. Только живи, я прошу тебя…

Он уснул, не выпуская ее ладони из своей, и проснулся поздней ночью.

– Пить… – надтреснутым шепотом выговорила девушка. Она смотрела в потолок безумными глазами и повторяла одно и то же слово.

Дима смочил кусок ткани и поднес к ее губам.

– Тебе нельзя, – жалобно прошептал он, зная, что доставляет любимой очередные страдания. – Потерпи, утром я введу тебе еще одну дозу препарата, и тогда все точно будет в порядке.

Алевтина облизала пересохшие губы.

– Ты сдался, – горько проговорила она. – Если я еще жива.

– Да, сдался, – внешне спокойно, даже равнодушно кивнул молодой ученый. – Твоя жизнь мне дороже всего на свете. Я не могу тебя потерять.

– Идиот… – простонала Аля. – Ведь я тебя предала…

Она приподнялась на локтях и уставилась в стену, туда, где желтый круг лампы высвечивал трещинки в побелке.

– Тише, тише, ты бредишь. Ложись, тебе не надо вставать, – Дима попытался уложить ее обратно, но девушка раздраженно оттолкнула его руку.

– Мне говорить тяжело. Послушай молча. Я предала тебя, продала отцу в обмен на свое возвращение…

Каждое слово давалось ей с трудом, Алевтина уронила голову на подушку и продолжила, глядя в сторону.

– Я обманула тебя. Когда ты нашел меня на поверхности в Нагорном, я возвращалась с блокпоста в Болшево… – девушка закашлялась.

Диме отчего-то вспомнилось, как в день их бегства он краем глаза заметил тень за разрушенной платформой и остановился, озираясь вокруг. Значит, все-таки блокпост. Чутье и зрение не подвело, что ж, неплохо.

– На посту есть рабочий телефон, в разрушенном здании на стене, кабель за двадцать лет не сгнил, есть связь между бункером и Болшево. Там дежурят наши разведчики, оттуда я вызвала Загорянку и узнала, что отец жив, и он сразу же выдвинулся на болшевский пост. Мы встретились в тот день, и я рассказала про тебя. Геннадий сказал, что жители Нагорного им в бункере ни к чему, и велел избавиться от них, а тебя любой ценой довести до убежища – он позволит мне остаться, только когда увидит тебя. Он был уверен, что ты сдашься, согласишься ему помогать, но ты упрямился. Когда вы с Алексеем ушли, мы долго говорили, Геннадий просил помочь заставить тебя сотрудничать, и я согласилась. Он обещал, что не причинит мне вреда, просто покажет меня, привязанную в камере, пообещает замучить. Старый паук был уверен, что ты сдашься сразу. Но он обманул меня, ввел концентрат. Я жестоко поплатилась за собственную подлость… Дима, я готова была разменять твою жизнь, твою честь на собственную жалкую шкуру. Зря ты спас меня. Прости…

Аля говорила медленно, делая большие паузы между фразами, у нее совсем не было сил. Дима слушал, не перебивая, и где-то в глубине души понимал, что ему все равно. Что бы ни случилось, он любит эту женщину.

Алевтина прикрыла глаза, вымотавшись после длинной исповеди, но продолжала говорить.

– Я запуталась, исчезла в этом мире, не знаю, кто мне друг, а кто враг. Почему мне так нужно было вернуться сюда, я ведь была уверена, что отец точно замыслит какую-то подлость, но мне казалось, что все будет иначе. Что я смогу повлиять на Леушевского, и тебя оставят в покое. Какая глупость… Валерий изменился за два года, старый паук совсем подмял его под себя. Я притащила тебя в ловушку, да лучше бы тогда тебе пулю в лоб, как Леночке и Бугаю, чем так. Прости меня… Сегодня… почему я согласилась помогать отцу? Не знаю. Он говорил страшные вещи. Что будет пытать тебя, пока ты не согласишься. Дима… Обними меня, мне очень плохо и стыдно.

Девушка уткнулась лицом в его плечо и зашептала торопливо, невнятно:

– Я ведь люблю тебя. Но предала, предала! Думала, что так будет лучше, для тебя лучше, что если ты все же будешь работать на моего отца, то избежишь мучений, а он ведь может, он все может и все знает. Я запуталась совсем, снова маленькая девочка на железнодорожных путях, одна в темноте, мне страшно, я не знаю, как правильно и как нужно… Мы в ловушке, все кончено. Старый паук заманил нас обоих в свои сети, и мы погибнем, пропадем…

Аля вздрагивала всем телом, рубашка на плече Димы стала мокрой от слез, у девушки начиналась истерика.

– Подожди меня, Птичка. Я сейчас помогу, – юноша провел рукой по ее волосам и вышел в коридор.

Из-под двери лаборатории пробивалась полоска света.

– Не спите? Все плетете свои интриги и заговоры, Доктор Менгеле? – Дмитрий впервые обратился к наставнику по его прозвищу.

Геннадий оторвался от книги, поднял голову. Без очков его глаза были маленькими, усталыми, под ними залегли тяжелые мешки, делавшие его похожим на больную собаку. Только сейчас Дима понял, что пятьдесят лет в мире после Катастрофы – это много, даже слишком много, и ученый уже далеко не молод. Он никогда не рассматривал своего учителя как человека, всегда мысленно возводил его на пьедестал, где не видно морщин под глазами, залысин и дряблых кистей рук. Теперь Дмитрий будто прозрел. Перед ним сидел обычный человек – да, гениальный, да, способный на практически невозможные вещи, но простой смертный, подлый, мелочный и низкий. И двое ученых не могут встать наравне не потому, что юноша знает и умеет меньше, а лишь потому, что Доктор Менгеле окружил себя сетью удивительного коварства и почти неограниченного влияния, он выше по праву силы. А будущее принадлежит ему, Дмитрию, ум Геннадия угасает, его – в расцвете, и в научных изысканиях ему доступно большее. Это знание пугало, казалось, уходила какая-то важная частица его самого – молодость ли, привязанность? То, что не сломалось под пытками, сейчас превращалось в прах. Наставника и учителя больше нет. Есть мерзавец, на которого Диме придется работать, чтобы Алевтина осталась цела. Просто неприятный пожилой человек, с которым юноша связан лишь правом силы и зависимым положением в бункере Загорянки.