Александр Юм - ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

И я сорвался, впитывая ее буквально всей сутью, когда мы столкнулись однажды в темной парковой аллее. Вокруг не было ни души, готовилось к дождю цветное небо, а сосна вокруг стала ярко зеленеть особым оттенком, который бывает, если курить листья травы, собираемой узбеками в верховьях реки Чирчик.

— Здравствуй, Астра.

— Здравствуйте.

Дальше надо было говорить о чем-то таком, но приходившие на ум слова тут же смешивались в кучу, из которой удалось вытащить лишь одну фразу. Про погоду. Что-то там про солнце и воздух.

Дождь из намечающегося переходил в моросящий, поэтому вежливо угукнув, принцесса опять замолчала. Но по ее лицу побежал, на секунду оглянувшись (мол, что там дальше), огонек интереса.

— Андрей Антонович, вас что — били в детстве?

— Кто?

— Ну, я не знаю… папа, дедушка.

— Вообще не били!

— А чего вы испуганный такой? Или это лишь, когда вы рядом со мной?

Победив «морального противника», она отвернула голову, скаля зубы в ехидной усмешке. А через секунду хохотали мы оба, потому что из леса прыгнул чумной заяц, сначала ударившийся о мою ногу, а потом об сосну. Обезумев до полного ужаса, лопоухий унесся туда, откуда прибыл.

Смех ее звенел в косых потоках дождя, наполняя душу серебром. Я держал в руках ладони принцессы, а девочки-сосны шептались над нами, скрывая то, что принадлежит лишь двоим. Разбухшая от сырости беседка, где мы прятались от дождя, превратилась в сказочный дворец.

— Позолоти ручку, молодой и красивый! Всю правду расскажу. — Астра гадала мне по руке, напророчив любовь и разлуку. Выпала мне дальняя дорога и две разлуки с любовью — одна разлука длинная, другая короче, но в ближайшем будущем.

— Скоро?

Принцесса опустила за пазуху полученную трешку и пообещала:

— Скоро!

И долго еще длилась бы аркадийская безмятежность, если б не нарушила ее Совета Полтавцева. Потрясая бумажным пакетом, она вымогала плясок:

— Танцуй, Андрюня! Тебе корреспонденция в виде закрытого письма, — и, не обращая внимания на застывшую Астру, вякнула: — А. Саблину в собственные руки от Ольги Романовой. Ленинград. Набережная Мойки, 59.

Не знаю, как бы сложилась судьба Полтавцевой. Может, моя снежная королева превратила её в айсберг или торос, а, может, я умертвил бы более дешевым способом. Но кто-то позвал Ветку из-за ограды и она ушла. А я, не заглядывая в конверт, располосовал его на бумажные ленточки, которые выбросил в лужу.

Снегурочка молчала, я тоже, солнце опять юркнуло в тучи, готовые пустить вместо августовских капель холодные снежинки.

Когда мы расставались на влажных ступеньках, Астра спросила:

— А кто она, эта Ольга?

Брошенный с ее стороны убогий мостик между нами стал для меня важнее тысячи Ольг, вместе взятых. Я впервые до конца это понял и дал отчеркивающий прошлую жизнь ответ:

— Так, уже никто.

Я заступил на дежурство по лагерю в ужасном настроении после Ольгиного письма. Заинспектировав южные ворота, пошел к северным, которые почему-то назывались «березовые мостки». Уже издали было заметно отсутствие часового.

Дрыхнет, гад, в будке. Или пересмеиваетсяс девушками из полеводческой бригады, обосновавшейся неподалеку. Поискав негодяя в поле, я вернулся и завернул прямо в кусты. Может, там удастся взять с поличным караульного разгильдяя, а уж, накрыв, отвязаться по полной и спускать с подлеца шкуру до полного восстановления утраченного равновесия. Можно было снимать с подлеца струж…

К воротам бежит Астра. В этот момент я почему-то подумал, что, сколько не занимайся со слабым полом легкой атлетикой, все равно бегают они неправильно, далеко назад откидывая руку. Лицо принцессы освещается изнутри тем самым, что распахивает глаза и растягивает улыбку пятикласснице, получившей в подарок бархатного медведя.

Я спешу к ней через обсыпанные ряской лужи, но Астра уже выскочила за ворота. Взмах моей руки останавливается и оклик спотыкается в горле, потому что я понимаю — свет ее лица не для меня. Астру хватает на бегу какой-то «гопник», она весело кричит: «Ерохин!». «Гопник» прижимает ее к себе и смеется, латунной фиксой освещая местность километра на два.

Плюнуть напоследок в поганую рожу «гопника» я не успел. Лезвие «финки» за секунду распустило ткань шинели, железяка отпустила и, рванув вверх по лестнице, мы очутились в бывшей электроподстанции. Устроенная на приличной высоте, чтобы не затопило при наводнении, будка с демонтированным оборудованием и отсоединенными кабелями стала нашим прибежищем.

— Мальцев, кто эти… — майор был готов испепелить меня и ефрейтора Лиходея одним взглядом без применения огнемета.

— Старший лейтенант Агафонов из комендатуры. С бойцом, — Мальцев немного подумал и добавил: — Сволочи.

«Плутоновец» скривился, будто перекусывал зубами стальную проволоку.

— Агафонов, вы одни такие дебильные в комендатуре или там все придурки?

— Я Саблин. Агафонова сегодня утром ранило.

Горииванов и Мальцев переглянулись, я оправдывался дальше:

— Меня майор «с полномочиями» забрал под страхом трибунала.

Горииванов совсем опечалился. Для него, видать, в диковинку наше черезжопуделание, а я уже привык. Однако удивляло другое: отчего эти ребята дали такого чесу, услышав о крысах? И я, кстати, тоже? Животные, конечно, не из приятных, но бежать от них быстрее братьев-чемпионов Знаменских? Ну, бывали с грызунами сложности, посылали меня зимой в Казанский собор, где подозревалась преступная деятельность по изъятию золотых коронок у покойников. Тогда трупы складывали прямо у стены приора, икто-то заметил на лицах мертвых «следы». Оказалось, поработали именно крысы.

— Чего вытаращился, душегуб?

Я, наверное, чересчур задумался, а Мальцева аж распирало:

— Пойди, объясни им, что тебе начальство велело дожидаться «инструктированного командира».

— Кому им?

— Гадам голохвостым!

Мальцев немного помолчал, злобно отдуваясь, и гавкнул:

— Подъем! Или думаете жопами отбиться?! — затем подошел к Горииванову и тоже посмотрел вниз, где шевелилось, грозя пробуждением, утихнувшее ненадолго кубло. — Сидят, заразы. Несколько сотен, не меньше.

Горииванов хмыкнул:

— Подождем вожаков, а то говорить не с кем.

Не с кем?! Хорошее местечко! Мхи нападают, с крысами собираются вести переговоры, того гляди, появится чудище заморское и будет молвить человечьим голосом. Чудовище заморское… А ведь не сказки это Пушкина! И не смешно ни капельки оказаться среди спецов, выполняющих секретную работу. Оказаться лишним свидетелем… Расстрелять ведь могут, чтоб не выболтал правду о подземелье, и останется от товарища Саблина помятый листик с казенным титулом «извещение».