Роберт Хайнлайн - Двойная звезда. Звездный десант [сборник litres]

К примеру, Зим мог нанести одному ложный удар, моментально сблизиться с другим и обездвижить его, разбив коленную чашечку, а потом спокойно разобраться с первым.

Но сержант предпочел ждать. Мейер двигался быстро, он хотел взять на корпус, а потом Генрих обработал бы упавшего ногами. Так выглядел замысел поначалу.

А далее, мне думается, произошло вот что. Мейер промахнулся. Сержант Зим успел повернуться к нему грудью, при этом выбросив ногу и попав Генриху в живот. Через миг Мейер взлетел в воздух – к энергии его движения Зим, не скупясь, добавил свою.

На самом деле я уверен только в одном: бой вышел недолгим, и вот уже немцы мирно отдыхают, лежа в линию, один лицом вверх, другой носом вниз, а над ними стоит нисколько не запыхавшийся Зим.

– Джонс! – позвал он. – Отставить: Джонса нет. Махмуд! Сходи за водой, приведи их в чувство. У кого моя зубочистка?

Через несколько минут двое мокрых солдат вернулись в строй. Зим поглядел на нас и ласково поинтересовался:

– Еще желающие? Или можно приступать к разминке?

Я сомневался, что охотники найдутся, да и сержант явно был уверен, что задал риторический вопрос. Но с левого фланга, где стояли самые низкорослые, вышел парень и приблизился к Зиму. Тот оглядел нахала с головы до ног:

– Только один? Или выберешь напарника?

– Один, сэр.

– Как скажешь. Фамилия?

– Судзуми, сэр.

У сержанта округлились глаза.

– Полковнику Судзуми не родственник?

– Имею честь быть его сыном, сэр.

– Вот даже как? Ну хорошо… Черный пояс?

– Нет, сэр. Еще нет.

– Рад, что ты это признаешь. Ладно, Судзуми, будем играть по правилам соревнований или вызвать «скорую»?

– Как вам угодно, сэр. Но если мне позволено высказать мнение: благоразумнее было бы соблюдать правила соревнований.

– Интересно, как ты себе это представляешь? А впрочем, будь по-твоему.

Зим избавился от своего жезла власти, а затем – ничего себе! – поединщики попятились, стали лицом друг к другу и поклонились.

И вот они кружат в полуприседе, делая осторожные выпады, – ни дать ни взять бойцовые петухи.

Внезапно сблизились – и малыш лежит, а сержант летит через него кувырком. Но за этим не последовал глухой парализующий удар оземь. Зим перекатился и оказался на ногах одновременно с Судзуми, лицом к нему.

– Банзай! – воскликнул Зим и ухмыльнулся.

– Аригато, – с улыбкой поблагодарил Судзуми.

После кратчайшей паузы они схватились. Я ждал, что сержант опять полетит, но этого не произошло. Зим ужом проскользнул сквозь оборону противника. Замельтешили руки и ноги, а когда движения замедлились, я увидел, что сержант заталкивает левую ступню Судзуми в его правое ухо.

Курсант захлопал по земле ладонью, и Зим сразу его отпустил.

Они поклонились.

– Повторим, сэр?

– Извини. Нас ждет работа. Как-нибудь в другой раз. Потехи ради… и ради чести. Наверное, я должен был предупредить: меня тренировал твой уважаемый отец.

– Я уже догадался, сэр. В любое время к вашим услугам.

Зим с силой хлопнул его по плечу:

– В строй, солдат. Равняйсь!

Потом мы двадцать минут разминались, и я обливался потом с той же силой, с какой раньше дрожал от холода. Сержант Зим выполнял упражнения наравне с нами да еще вел счет; однако я не заметил у него ни затрудненного дыхания, ни других признаков усталости. С тех пор он не занимался с ротой физподготовкой, и ни разу мы его не видели в лагере до завтрака – как говорится, ранг дает свои привилегии. Но в то первое утро он выжал из нас все соки и погнал трусцой в столовую, покрикивая: «Живей, живей! Галопом! Не растягиваться!»

В лагере имени Артура Карри мы передвигались только бегом. Кем был этот Карри, я так и не узнал – наверное, знаменитым легкоатлетом.

Брекинридж уже побывал в медицинской палатке; там ему загипсовали запястье, но оставили свободными пальцы. Я услышал его рассказ:

– Не-а, только пехелом по типу зеленой ветки. Пустяки, я с таким однажды отыгхал четвехть тайма. Вот увидите, я еще хазбехусь с этим гадом.

Тут он, конечно, загнул. Может, такое по плечу Судзуми, но уж точно не этой тупой горилле. Брекинридж даже не понимает, что выступил не в своем разряде. Мне Зим с первого взгляда не понравился, но у этого типа есть стиль, и тут не поспоришь.

Завтрак был что надо. В столовых школ-интернатов кормежка – сущее надругательство над человеческим достоинством, а тут, если тебе нравится лакать суп из миски, подгребая гущу пальцами ко рту, никто и слова против не скажет. И слава богу, ведь только во время приема пищи тебя не туркают начальники. Меню завтрака ничем не напоминало привычное, домашнее, и на раздаче вольнонаемные повара наполняли нашу посуду так небрежно, что мама, увидев эту картину, с воплем ужаса убежала бы к себе в комнату принимать сердечные капли. Но немудреная армейская снедь была горячей и вкусной, и мы наедались досыта.

В тот первый день я слопал вчетверо больше, чем обычно съедал дома, и запил несколькими кружками переслащенного кофе со сливками. Да я бы акулу сожрал целиком, не тратя времени на свежевание.

Я уже принялся за второе, когда появился Дженкинс, сопровождаемый капралом Бронски. Они подошли к столику, за которым расположился Зим, потом Дженкинс, зеленый от изнеможения, хрипло дышащий, упал на стул рядом со мной.

– Кофейку плеснуть? – предложил я.

Он замотал головой.

– Поешь, полегчает, – настаивал я. – Омлетик пройдет легко.

– Не могу. У-у-у, подонок этакий-разэтакий!.. – Он тихо, почти монотонно покрыл Зима на все корки. – Я говорю: мне вместо завтрака лучше отлежаться. А Бронски: нет, только с разрешения командира. Ну, я к ротному: болею, мол. А он потрогал лоб, сосчитал пульс и сказал, что отправка больных в санчасть – в девять утра. И запретил идти в палатку. Ну разве не сволочь, а? Вот подстерегу его темной ночью…

Я все же подсунул Дженкинсу омлет и налил кофе. Еще немного покипятившись, он начал есть.

Сержант Зим позавтракал одним из первых и двинулся к выходу. Возле нашего столика он задержался:

– Дженкинс.

– А? Да, сэр.

– В девять ноль-ноль обратишься к взводному за разрешением сходить к врачу.

У Дженкинса задергались челюстные мышцы, и он медленно проговорил:

– Не надо мне таблеток, сэр, я и так поправлюсь.

– В девять. Это приказ. – И сержант вышел.

Дженкинс возобновил нытье и ругань. Но в конце концов успокоился, доел омлет и произнес уже громче:

– И что за женщина такое на свет произвела? Вот бы на нее посмотреть хоть одним глазком. Да и была ли у него мать?

Вопрос был риторический, но он не остался без ответа. Через несколько мест от нас, во главе нашего стола, поднялся капрал-инструктор. Уже давно позавтракав, он курил и одновременно ковырял во рту зубочисткой. Да еще и подслушивал, оказывается.