Борис Батыршин - День, который не изменить [litres]

— Фальшивки эти ещё подпортят господам галлам обедню. — продолжал Богданский. — Прознают крестьяне, не станут продавать провизию да фураж — что французам останется? Только грабить. Вохонские уже взялись за вилы, скоро и другие поднимутся. А всё ассигнации поддельные! Нескоро теперь мужичок бумажным деньгам поверит, ох, нескоро!

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался ротмистр. На пороге возник Хряпин.

— Ну что, Прокоп Ефремыч, принял пленных?

— Принял, куды ж оне денутся. В погребе запер, казака приставил, пущай посидят. Как занадобятся — доставлю в наилучшем виде.

Ротмистр кивнул:

— Спасибо, Ефремыч, за службу. Вели им лапти найти, что ли… И ступай, повечеряй, пока время есть. Дел у нас ещё много.

Хряпин замялся.

— Тут такое дело, вашбродие. Хрестьяне привели одного молодца. Бають — разносил по дворы афишки хранцузския, да плёл, шоб мужички разбоя не творили, а в Москву припасы везли. Всё бы ничего, да он сдуру явился в Сепурино, а там хранцузы третьего дни два домы пожгли и когой-то пришибли. Сепуринския, как разговоры те услыхали — скрутили, побили по морде в кровь и приволокли сюды. Вона, дожидаются. Прикажете вести?

День катился к закату. Деревенское стадо возвращалось: недовольно мычали коровы, пастушок, парень лет пятнадцати, сонно настёгивал скотину кнутом. За ним, шагах в десяти, скакали две ошалевшие телушки, со дворов их лениво обгавкивали собаки. Конники, утром сопровождавшие стадо, куда-то подевались; рядом с пастухом шагал вразвалку только один мужик с казачьей пикой на красном древке. Свою лошадь, костлявую соловую кобылёшку, он вёл в поводу.

— Может, зря ротмистр пожалел этого типа? Повесили бы его, как предлагали мужики — и правильно. Предатель же! Помнишь, советский сериал про милицию? Там в сорок первом в Москве немецкие пособники листовки разбрасывали — так их прямо на месте расстреливали.

Они сидели на бревне возле амбара. Лёшка давно домыл мотоцикл и видел десятый сон. Ротмистр совещался с Азаровым и Хряпиным; пленные французы и изловленный вохонцами «пособник оккупантов» думали горькую думу в погребе, возле которого клевал носом караульный казак.

— Экий ты кровожадный! — усмехнулся Долотов. — А по-моему, Богданский прав. Делать ему нечего — со всякими проходимцами возиться! Отправил к Голицыну, в Покров: пускай там во всём разберутся и спросят с этого типа. Повесить, может, и не повесят, но каторга — это уж наверняка.

— И вообще, что это за методы? — притворно возмутился Витька. — Он, может, узник совести, борец с тиранией? Да, у него другая точка зрения — что ж теперь, вещать за это?

— Не… — ухмыльнулся Мишка. — Вешать будут не за это, а за шею. Перекинут через сук верёвку…

— Как ты можешь? Он, можно сказать, сделал европейский выбор, потянулся к общечеловеческим ценностям. Наполеон, понимаешь, свободу крестьянам несёт, передовую культуру, справедливую власть и всё такое, а русские варвары, этого не ценят, сразу за вилы. Что с них взять: ограниченные люди, варвары. Не доросли до цивилизации!

Ребята рассмеялись. Уж очень не походил московский купчик Ларион Смирнов — избитый, перепуганный, с руками, скрученными за спиной — на гладкого, хорошо одетого, уверенного в себе «известного блогера и историка», от которого они слышали эти слова.

Пора было готовиться ко сну. Мишка отчаянно зевал, Витька едва держался на ногах. Шутка ли — бессонная ночь, невероятные приключения, безумный выброс адреналина во время прорыва через село, занятое французами… нет, как хотите, а организм настойчиво требовал отдыха.

Устроились на сеновале: расстелили брезент, накидали поверх него шинели и попоны, выданные азаровским денщиком. Лаврушка приволок глиняную корчагу с квасом и полную корзину еды — тут же, на соломе и поужинали.

К накрытому столу явился Азаров. Он по приказу ротмистра допрашивал пленных, и те поведали, что в Бунькове ждут подкрепления. Поутру из Богородска должен прийти обоз, и при нём — артиллерия. На перехват отправили урядника Хряпина с дюжиной казаков и семью десятками конных ратников. Рассудили так — в уезде, охваченном восстанием, конвой будет держать ухо востро. А на подъезде к селу могут и расслабиться: опасность позади, до своих рукой подать! Тут, главное, действовать быстро: разбить обоз и уходить разведанной тропой, пока не подошло подкрепление. Французы в лесу преследовать не станут, уверял урядник, они его как огня боятся, за каждой сосной засада мерещится.

Корнет ушёл; Мишка сопел, свернувшись калачиком под попоной. Вите не спалось — может, перетерпел, сбил охоту? Лёха, успевший добрать сна в амбаре, выбрался под вечернее небо и присел рядом с товарищем. Десятикласснику хотелось обсудить наболевшее.

— И всё же — не понимаю! Ну ладно, в тот раз ты мог случайно наткнуться на детектор. Но теперь-то что? Раз твой смартфон действует так же — значит, его нарочно переделали! И софтом тут не обойтись, надо в железо лезть…

Возразить было нечего. Витьке и самому было ясно, что отец по каким-то своим соображениям устроил так, что его «Самсунг» превратился в детектор хронопробоев. Втянул сына вместе с его друзьями в непонятные эксперименты — ни слова об этом не сказал! А ведь дело-то опасное…

— …только не говори, что эта штука тебе попалась случайно! — продолжал Лёха. — Я так думаю, её нарочно тебе подсунули. Понять бы ещё — зачем?

Витя вытащил гаджет. Подумал немного — включать, или не стоит? — и нажал кнопку.

Повторный поиск хронопробоя: 32 ч. 49 мин.

Функция экстренного возвращения будет доступна через

26 ч. 01 мин.

Вероятность срабатывания: 61 %

— Не повезло, — покачал головой Лёшка. — Минус четырнадцать часов только.

Ребята надеялись, что «обратный отсчёт» на детекторе ускорится.

— Вероятность экстренного возвращения тоже упала. В тот раз было больше семидесяти, а сейчас — сам видишь. Чую, придётся ждать все тридцать два часа…

Ладно, — вздохнул десятиклассик. — Не везёт — значит, не везёт. Давай лучше спать, утро вечера мудренее. Так здесь, кажется, говорят?

— Сомкнись!

По шеренге прошло шевеление. «Кавалеристы» — мужички в армяках, кафтанах, с самодельными пиками, — принялись осаживать лошадей, крутиться на месте. Один навалился на соседа крупом, лошадь подкинула, ударила задом. Раздались смачные ругательства, свистнула плётка.

— Эй, тетери, отставить! Ходи в стороны, по трубе сбирайсь по новой в шеренгу!

Кавалерийскими учениями руководил гусарский вахмистр — жилистый, невысокий дядька лет тридцати, с длинными, висячими усами на лице, пересечённым страховидным шрамом. На этот шрам подопечные вахмистра, крестьяне вохонской «конной дружины», взирали с особым почтением.