Анна Азырова - Йормундур

На Аросе сирот без разбору считают цыганами и беззаконниками. Олалью часто гнали с чужих порогов, хлевов и даже церквей, пока её не приютила добрая старушка. Йемо не знал, как девочка кормилась и выживала холодными зимами, но в тот раз на неё не на шутку взъелись из-за воровства. У местного паренька Лало вырвала прямо из рук краюху хлеба и сбежала. Мальчик наябедничал друзьям, которые с палками и камнями загнали вориху к реке и там окружили.

Так просто она не далась: швырнула недоеденную горбушку в её владельца и грозилась взять снаряд потяжелее. Йемо заметил, что стоит сиротка босыми ногами у самой воды. Под натиском мальчишек она то и дело сходила с суши, а ведь близился конец осени.

Кто-то из друзей сунул Ансельмо в руку палицу. Другой предложил проверить, не ведьма ли эта оборванка, и выставил острую ветку перед собой, подступаясь к девочке. Так поступили и другие, смыкая круг, словно копьеносцы перед неверным. Лало почти приготовилась нырять в ледяную реку, не думая, что кто-то из её обидчиков резво протиснется вперёд, закрыв её щуплым тельцем.

Тогда приятели Ансельмо не на шутку опешили, в нерешительности опустив палки.

«Йемо, ты, что ли, влюбился в это чудище болотное?» — быстро нашёлся главный задира, а остальные подняли хохот.

Шестилетний мальчик не мог пояснить, что им движет, поэтому ответил, как есть: «Но ведь она боится!»

Ребятня пристальней пригляделась к бродяжке, и каждый из них нашёл её вид злобным, диким и самодовольным, без тени какого-то страха.

«О чём ты, Йемо?»

«Разве не видно?!»

Никто и впрямь не видел того, что было для Ансельмо ясней дня. За маской зверька, который перед хищником силится показать оскал, он читал истинные чувства: страх, сожаление и презрение к себе.

Случай с Лало был не последним: много раз за кривляньями сумасшедших, пьяниц, уличных воришек, мошенников, бродячих циркачей, блаженных и даже святых пред Йемо представала их обнажённая душа. Подчас самый жалкий и презренный негодяй заслуживал больше милосердия, нежели умелый лицедей и праведник. Ансельмо с годами становился болезненно чуток к любому самосуду, обрушивающемуся на обездоленных, как Лало. И невозможность сделать мир хоть чуточку справедливей грозилась свести юношу с ума, если бы не любовь и привязанность к той, что сумела заменить целый мир.

Самоотверженный путь Ансельмо начался с тумаков и издёвок, которые тот разделил с Олальей, лишившись старых друзей. Привыкнув к одиночеству, он не мог не найти себя в служении Богу, ведь странная отрешённость от всего мирского так перекликалась с монашеством. Ничто не смущало Ансельмо в жизни под крышей обители: даже обет безбрачия. Вот только опороченная Олалья вдруг пробудила в мальчике то мужское, что желает обладать и защищать.

Опустив с кровати босые ноги на сырые скрипучие половицы, Ансельмо вдохнул полной грудью запах древесной смолы и прелого одеяла из овчины. С хрустом он сладко потянулся, душу без всякой причины наполнила светлая надежда.

Йормундур исцелён и со Стюром вернётся к Гундреду и войску, а значит, обещание выполнено. Как много пришлось преодолеть на этом недолгом пути, но Ансельмо справился, сам того не ожидая! Добрый Диан Кехт не просто существует — он даровал волшебную руну Лагуз, которая защитит их с Олальей в пути.

Йемо подошёл к оконцу, раздвинув льняные серые шторы и дряхлые ставни, зимнее солнце бросило на улыбающееся отрока тусклые лучи. Эти угрюмые воды не такие, как игривые волны испанского побережья, но море — это всегда море, и оно прекрасно. Что ждёт их с Лало на Аросе? Что, если попытать счастья в чужом краю, где нет налётчиков с севера? Главное теперь — образумить Олалью, ведь не может она…

Нечеловеческий рёв и звон бьющейся об пол утвари захватили внимание Ансельмо, который секундой спустя оказался в дверях комнаты. Крик и грохотанье доносились с первого этажа, и босые ступни живо преодолели путь по ступеням к гостевой спальне, у которой уже столпились Диан Кехт, Стюр и Октри.

— Что такое? — монах взял сверстника за плечо, но напуганный сын лекаря едва окинул новоприбывшего испуганным взглядом, как бросился на выручку к отцу.

Диан Кехт в длинной ночной сорочке и домашнем халате решительно двинулся в комнату, но чья-та сильная рука отшвырнула его на спину. Октри оттащил врачевателя назад, тот прохрипел:

— Йор… мун…

Ансельмо силой протиснулся в дверной проём, и опасения его разом стали явью. В гостевой буйствовал Йормундур. Одетый в ту же шерстяную тунику, но уже разорванную на груди, он был с взъерошенными, как у бесноватого, волосами, а глаза, налившись кровью, перестали быть синими. Под ногами сверкают осколки зеркала, туда же сброшена простынь и одеяло, поломаны стулья, разбита посуда и другой попавший под горячую руку скарб. Очень скоро Йемо понял причину безумия викинга: его рука была по-прежнему отсечена, хоть и не зияла гниющей раной. От этого нутро наблюдателя как будто скрутило.

— Ты… солгал. — северянина забила дрожь, очи с ненавистью глянули на вчерашнего соратника, и культя взмыла вверх как доказательство неоспоримой лжи. Хрип перерос в неистовый крик. — Я калека! Ты дал слово, что вернёшь руку! Я должен был придушить тебя, как шавку, и бросить подыхать в том сарае!

Ансельмо закусил дрожащие губы, грудь затрепетала от частого дыхания, и босые ноги несмело зашагали вперёд.

— Не смей! — Йормундур грозно топнул на Йемо, раздавив осколки зеркала голой стопой. Воитель, пронзённый болью, осел к земле. Дрожащая ладонь приблизилась к свежей ране, но не решилась прикоснуться. Словно завороженный, мужчина увидел своё раздробленное отражение, бросил взгляд на культю, и тут же она замахнулась, чтобы вонзить в себя стёкла.

Йормундур опомнился, когда Йемо рухнул рядом с ним на пол, обхватив что есть сил изувеченную руку. Он жарко выдыхал воздух, даже не осмеливаясь взглянуть на бывшего хозяина.

— Прости, Йорм.

— Катись в Хёль! — вырвав руку, Йормундур ударил наобум. На миг у Ансельмо потемнело в глазах, но, вперившись чёрными очами в викинга, он не сдвинулся с места.

В следующие секунды Стюр, Диан Кехт и Октри поражённые наблюдали, как Йормундур, кляня Йемо, отпихнул его к двери, тот вновь ухватился за култышку и вновь получил ей по голове. Наконец паренёк укусил здоровую руку соперника, отказываясь сдаваться, и нормандец, пытаясь вырваться из хватки, оголтело заревел. Не веря своим очам, хозяева дома и гость поняли, что Ансельмо оказался сильнее Йормундура.

Юнец, обессилев и прерывисто дыша, опустил мокрый лоб на чужую руку. Над головой послышались сдерживаемые всхлипы, словно надрывные вздохи спасённого от утопления. Никогда Йемо не чаял услышать их от такого человека, как Йормундур, но стоило поднять глаза, как искажённое болью лицо выдало вполне человеческий плач.